Чудовище, увидав людей, остановилось в изумлении и перестало реветь. Потом оно начало рыть ногами землю, бить хвостом по бокам и, понурив голову, снова заревело, но еще более угрожающим ревом.
— Хлопцы! — быстро скомандовал запорожец.
— Зараз лезьте на дуб, скорей, скорей!
Молодцы не ждали повторений. Как кошки, они подрались на дерево, цепляясь за кору и сучья, и расположились на высших ветвях дуба.
Запорожец же, с длинным копьем-ратищем наперевес, остановился у самого дуба и смело ждал врага. Чудовище продолжало реветь и шло медленно, угрожающе потрясая громадною рогатою головою и бородою. Запорожец, сняв шапку с красным верхом, замахал ею как бы в знак приветствия рогатому гостю. Высокий рогатый гость, увидав красное, окончательно освирепел и бросился на дерзкого казака, хрустя по земле огромными копытами... Вот-вот он посадит на рога несчастного... Но запорожец ловко увернулся и стал за дубом. Чудовище ринулось прямо и стукнулось лбом о дерево, в полной бычачьей уверенности, что толстый кряжевик-дуб повалится, как гибкий тростник.
Но дуб не валился, а несообразительное животное продолжало переть лбом в несокрушимый кряж. Тогда «хитрый хохол», запорожец, высунувшись из-за дуба, своими лукавыми глазами и красною верхушкою шапки еще более обозлил свирепое животное и в один миг всадил копье под левую лопатку зверя, в то самое место, где природа поместила сердце как у человека, так и у животного. Почувствовав боль, тур заревел так неистово, что Грицко чуть не свалился с дуба, а друкарь стал испуганно креститься и читать «Богородицу».
Стоя за дубом, запорожец продолжал глубже всаживать свое ратище в сердце чудовища, которое не выдержало и с ревом и хрипением опустилось на колени. Кровь из раны лилась фонтаном, окрашивая темным пурпуром коренья дуба и соседнюю зелень и землю. Животное силилось приподняться и снова било рогами дуб, не догадываясь, что сделай оно шаг вправо или влево вокруг дуба — тело запорожца трепетало бы на рогах или извивалось, как червяк, под копытами.
Запорожец, всадив копье еще глубже, как кошка, выскочил из-за дуба с длинным ножом в руке и, размахнувшись во все плечо, вонзил блестящее железо в темя животного или, вернее, в затылок, в то самое место, где кончается череп, голова и начинается позвоночный столб... Железо вонзилось по самую рукоятку... У тура подкосились ноги, и он запененною мордою ткнулся в корень дуба, падая всею массою своего громадного тела...
— Вот же тебе, туре! — запыхавшись, проговорил победитель.
— Кланяйся ниже-низенько, кланяйся козаку в ноги!
Умирающее животное хрипело, судорожно вздрагивая.
— Хлопцы, будет вам воробьями на дубе сидеть, — обратился запорожец к своим товарищам.
Те слезли с дуба и с изумлением и страхом смотрели на бездыханное уже чудовище.
— Фью-фью-фью! — засвистел Грицко, — вот так бугай!
— Да еще и с бородою, точно козел! — удивлялся Юхим.
Запорожец по преимуществу любовался рогами и хвостом убитого им животного. Он гладил рукою, восхищался их гладкостью, измерял их длину четвертями.
— Да и пороховницы ж добрые выйдут! — невольно восклицал он. — Вот пороховницы, стонадцать коп!
Роскошный густой хвост тура вызывал в нем другие казацкие мечтания.
— А из хвоста — бунчук на все войско Запорожское! Такого бунчука и у самого султана нет...
Победа над туром являлась торжеством и в другом отношении — в экономическом, как теперь сказали бы. Провизия у беглецов была на исходе: рыба вышла, огурцы вышли, хлеба — самая малость. А турьего мяса хватит на всю дорогу, особенно если его порезать на куски да повялить, закоптить хорошенько на костре. На этом запорожец и порешил, сообщив о своем решении товарищам.
Все четыре молодца поделали из своих широких поясов лямки, прикрутили их к рогам тура, впряглись в них и потащили чудовище вниз, в лесную чащу, чтобы там его ободрать, расчленить и приготовить впрок.
— А что, хлопче, — лукаво обратился к Грицку запорожец, — кто тяжелее, этот тур или Загайло?
— Эге, дядьку! — насупился Грицко.
— Тот в таратайке, Загайло, в таратайке легко...
