Среди нас был холёный мальчик со слегка обвислыми щеками, в очках. С бабушкой, хорошо мне понятной, явно закончившей гимназию или притворявшейся, что она закончила гимназию. Этот мальчик давал мне пострелять из своего лука и поиграть выточенным из дерева пистолетом ТТ.
А играли мы с ним в допрос. И по ходу игры я был вор, а он был следователь. Он меня пытал, допрашивал, нажимал на «пулевые раны». Я кричал от боли, но говорил: «Нет, ментовская сука, я ничего не скажу!» В конце концов его бабушка услышала все эти ужасы и заявила, что она категорически против таких игр, что это ужасно и что в такие игры играть нельзя. Мальчик начал хныкать, выть, топать ногами, и бабушка дала задний ход. Она разрешила нам играть, но играть мы должны были в шпиона и сотрудника НКВД. Ей показалось, что такая формулировка будет гораздо интеллигентней. Да, бабушка моего приятеля считала нквдешников интеллигентными людьми. Шпионы и те, кто их ловит, — высший разряд. А менты и воры — не интеллигенты. Такая идея.
Мне было лет девять, Сталин уже умер. Строго говоря, уже не было НКВД: была уже создана какая-то там госбезопасность. Но НКВД играло роль мистической черной комнаты, в которой Синяя Борода что-то держал взаперти, а очередной жене говорил: «Ни в коем случае туда не заглядывай». Естественно, советские люди были выстроены по струнке.
Мы стали играть точно в ту же игру: он мне давил на раны, я с проклятиями выл. Только на этот раз я орал про что-то вроде сегодняшней «кровавой гэбни!».
Я жил в каком-то сновиденческом мире до восьми-девяти лет, находился как бы внутри кокона. Между мной и миром стояла стеклянная стена. У меня не было никаких ощущений: они были словно заморожены. Я был как бы отстранен, спал наяву.
Помню, на мои восемь лет дядя, мой враг страшный, подарил мне настоящую саблю. Это была парадная сабля конца XIX века, как я сейчас понимаю, по форме полагавшаяся чиновничьим парадным костюмам, — скажем, письмоводителю, коллежскому асессору. Им полагалась сабелька и форма.
Такая сабелька была в нашей коллекции. Дело происходило еще до дядиной попытки самоубийства. Он ее тупил специальным бруском, затуплял острие прежде чем подарить мне. Я просил этого не делать, но он сказал:
— Нет, лучше тебе я подарю тупую.
И торжественно мне ее преподнёс. Я взял ее в руки и подумал: «Как странно! Я ничего не чувствую. Многим ли мальчикам на день рождения дарят настоящую саблю? Это же большое счастье, это же редкость — а я ничего не чувствую. Когда же это кончится? Когда я проснусь?» Я чувствовал стеклянный колпак, который был для меня как тяжкое бремя.
Я проснулся, когда мне было девять лет.
Собирался в школу ко второй смене. Утро уже прошло, и я был в столовой, в большой комнате, и неожиданно мое внимание привлек радиоприёмничек. На дворе стоял, наверное, 1956 год, и передавали что-то в хрущевском дискурсе: «мирное сосуществование, борьба за мир». До этого я воспринимал радио как белый шум: вообще не вслушивался и не придавал значения.
И вдруг щелчок — и тонкая пелена, окутывавшая меня, лопнула, прозрачная резина разорвалась, и хлынул поток света. Я услышал ярко все эти слова, которые произносило радио, и почувствовал глубочайшую ненависть к тому, что стояло за этими словами, — к борьбе за мир, к мирному сосуществованию. Я почувствовал зоологическую ненависть к слову «мир».
И поскольку с того дня я испытывал ненависть к слову «мир», то я очень полюбил слово «война». И логически меня стали концептуально привлекать все идеи, которые противолежали основному направлению пропаганды.
С этого момента для меня начались политика и философия.
Мои взгляды эволюционировали постепенно. Когда я первый раз по радио это все услышал, начал с того, что стал читать газеты, и я ненавидел то, что читал. Я думал, что хорошо было бы, если бы сейчас началась атомная война, и чтобы империалисты дали как следует прочихаться всей этой твари, всех их перемочили. Особенно я радовался, когда узнавал о появлении новых американских баз, об очередном каком-нибудь американском генерале, который прибыл в Европу устраивать провокации и наращивать военную угрозу. Я потирал руки и думал:
