Лена Зеленая и сейчас есть, она подруга моей жены Гюли. Через Лену я отрез сдал Гулливеру, он снял с меня мерку, сшил штаны, я их носил долго — может быть, пару лет. Летом была проблема: когда я потел, синтетический брезент становился подобным жестяному доспеху. Штаны плотно охватывали ноги вверху. Но ничего, мне нравилось. Носил их только в Москве, в Душанбе не брал.
Я очень долго пользовался этими чашами, но потом они мало-помалу побились. Последняя дожила до конца советской власти, а может даже и перешагнула за 91-й год, хотя они были очень хрупкими.
Это были два аманата моего первого путешествия в Таджикистан.
Второе путешествие в Таджикистан[216]
Когда я вернулся в Москву, я понял со всей очевидностью, что дальше моя жизнь должна быть связана с Таджикистаном. В этот период многое происходило. Я довольно негативно переживал, что на моём месте в Питере оказался Женя Головин. Это было для меня сильным и болезненным ударом по самым разным причинам. Повторения одного и того же в фарсовом исполнении подрывали ценность нашего прошлого. Я испытывал острое болезненное чувство в связи с этим.
В 1981 году я уже более или менее преодолел все эти моменты, тем более что за мной уже стоял духовный опыт, полученный на мазоре Хазрати Бурха. И я понял, что нужно делать, как дальше работать. И начал к этому готовиться.
Моё внимание целиком переключилось на таджикское пространство, таджикскую тему. Москву я теперь рассматривал как некий дополнительный фон, как нечто, что ещё по инерции существует, но мои интересы теперь были сосредоточены там. Я уехал в Таджикистан во второй раз, уже не ориентируясь ни на кого, ни по каким адресам.
Перед тем как зависнуть в Душанбе, не зная, где мне приклонить голову, я ушёл в горы, как Заратустра.
В Фанских горах, совершив несколько переходов, я попал в очень интересное место. Моренное озеро[217] на высоте более 3000 метров. Там вообще не было ничего живого, но происходили всякие паранормальные явления.
Я был там не один. Со мной были Сергей Жигалкин, Митя Шехватов и Дугин. Митя — тот молодой человек, в своё время рассказавший Дугину о Головине и обо мне, и через него Дугин вышел на Жигалкина и на меня. Кроме того там со мной была девушка по имени Лина с потрясающими волосами пепельного цвета — роскошная шевелюра, спускающаяся до крестца. Такие волосы можно увидеть только в кино, когда смотришь фильм про аристократов XVIII века, но у них парики, а тут всё натуральное. Вот там, на этом озере, мы были свидетелями паранормальных явлений, и стресс достиг такого уровня, что ребята сорвались.
Мы столкнулись с тем, что вокруг наших палаток кто-то ходит, хотя мы знали, что на десятки километров нет и не может быть ни души. Мы выходили и видели появляющиеся тропинки, которых раньше не было. Эти тропинки бежали, петляя среди камней, чтобы упереться в скалу и исчезнуть в ней. Кто-то дергал за верёвки палаток, мы слышали скрип шагов.
Жигалкин, на взводе, заявил:
— Если кто-то так шутит, то я очень не рекомендую. Кто будет елозить по стенке палатки, я буду бить ножом сквозь палатку, не взирая ни на кого и ни на что.
Но это тоже была истерика, потому что было понятно, что никто так шутить не будет.
В какой-то момент нервы сдали. Митя и Дугин были в одной палатке. Их крики меня разбудили. Выглянул… А мы же все были вооружены: у нас были качественные кованные ножи под 30 см каждый.
И вот среди ночи раздались крики. Я встал, хотя очень не хотелось, потому что только провалился в сон, а было холодно, изморось, дождь. Очень хотелось оставаться в состоянии забытья, но пришлось выбираться из теплого спальника. Я взял нож, выглянул и увидел Митю и Дугина на коленях. С дикими криками они шарили перед собой фонарями, сжимая ножи. Звали они меня, а не Сережу.
Утром мы сказали Дугину, что на следующую ночь он берет спальник и идёт ночевать на кладбище диких животных. Для испытания храбрости он должен был уйти примерно за километр от нашей стоянки и провести ночь под открытым небом. Там была огромная поляна среди скал с несколькими сотнями самых разных скелетов и черепов с рогами. Животные приходили туда умирать. Это было странное жуткое место, покрытое белыми костяками. Иногда вспархивал одинокий стервятник, доклёвывавший давно иссохшие мумифицированные обрывки мяса. Точно, как в фильме «Рукопись, найденная в Сарагосе».
