Сады и пустоши: новая книга - страница 122

Шрифт
Интервал

стр.

Книжка неожиданно превратилась в то, что Дуда и обещал, — в культовый и харизматичный трактат. Она открывала двери в театр папы Карло из нарисованного на холсте очага.

Я написал посвящение Дудинскому на фронтисписе, что я благодарю его за помощь. С тех пор он стал моим врагом. Когда мы встречаемся на юбилеях смерти наших друзей, он старается в глаза не смотреть. Он, видимо, ожидал, что я его подниму в соавторы, но никогда этого не произносил. Да и соавторства не предполагалось: он сидел и записывал то, что я диктовал. Его критическая роль заключалась в том, чтобы иногда говорить: «Я не понял». Тогда я переговаривал, сохраняя смысл, и Дудинский говорил: «А, теперь понял». Он выступал как семантический корректор. А так он записывал, приговаривая: «Ух ты, круто, круто, супер, давай ещё».

Таково его участие. И я поблагодарил его. Но он почувствовал себя сильно обиженным и лишенным причастности и славы[196].

Дудинский — очень талантливый парень.

На Южинском он с 1963 или 1964 года. Он с Мамлеевым познакомился, когда ему было 15 лет. Он и историк, и активный участник Южинского «гештальта». Он там в самом нутре сидит. Другое дело, что он сидит там, как кот, который ходит вокруг хозяина. Как Осип, в которого кидается сапогами Обломов. Что он может рассказать об Обломове? Что-то может, но написать этот роман — вряд ли.

Его хотели выгнать из университета, но поскольку отец был референтом ЦК, большим человеком, ограничились тем, что его выслали в Магадан, и там он стал главным редактором местного городского телевидения. В тех краях и Козин[197] в то время доживал. Дудинский был его частым гостем, они дружили.

Он человек журналистко-публицистического типа. Его книга «Двор во дворе» стала для меня неожиданным открытием. Сейчас эта идея популярна — неадекватно всемогущий герой посреди банального пошлого мира. Некий молодой человек встречается с девушкой. Она думает, что это простой парень, а он её везет в Абхазию на шашлыки частным самолётом, а потом оказывается, что он одной ногой связан с международными мафиозными структурами. Другой ногой он в КГБ, отдающем ему честь. Третьей ногой его на выезде со двора расстреливают киллеры, и над этим местом просто птички кружат. Такие вот героические мифологемы 80-х годов, которые сейчас стали общим местом.

Дудинский умный парень, но совершенно несчастный и безумный. Циник и игрок. Всегда был циником и всегда играл.

Чиганава, одна из его жен, мать Гай Германики, говорила, что когда он дома пил, то иногда приговаривал: «Я готов всё отдать, лишь бы быть хотя бы лейтенантом КГБ. Но не берут, не берут. Даже в этой роли никому не нужен».

Он пьющий человек, и пьет много, несмотря на состояние здоровья. Жизнист: у него очередная, 28-я жена, даже какой-то ребеночек сейчас появился.

До этой книги у нас было двенадцать лет дружеских отношений.

Когда мы сталкиваемся на улице, мы разговариваем. Но внутренняя коммуникация прекратилась.

Гегель — Генон — «Ориентация — Север»

Когда-то я считал себя гегельянцем. Для меня это означало веру в панлогизм, что всё было отражено в чистом интеллекте. Не было ничего, что не имело бы своего присутствия. Всё было покрыто — никаких закоулков, никаких тёмных углов, ничего.

Меня с детства, с двенадцати лет примерно, преследовала идея зеркальной анфиладности реальности. Что универсум построен по принципу зеркал, в которых отражается, повторяясь, всё целое, что есть во всех зеркалах, и это повторяется и собирается в каждом. Идет динамический рост содержания в каждом из зеркал. А зеркала в своей способности воспринимать безграничны, они как бы «резиновые».

И я играл с этой идеей.

Например, что зеркала, находящиеся на разном расстоянии, посылают свой контент друг на друга с разной скоростью. Одно зеркало находится близко и сразу отражается в соседнем, а другое зеркало находится в двух световых годах или в световом месяце, и отражение приходит через два года или месяц. И хотя отражается одно и тоже, но за счет задержки создается впечатление, что имеет место какое-то рассогласование, впечатление пестрой толпы. Кто-то завязывает шнурок, а кто-то уже после этого встал, а кто-то и рукой помахал. Это всё этапы одного и того же, но пришедшие с разной скоростью. У меня это было параллельно с условным панлогизмом. Идея зеркальности подтачивала и размывала веру в полную закрытость, в концепцию «абсолютной Идеи»…


стр.

Похожие книги