— И тогда начнется прежняя канитель, — горько усмехнулся Демиров. — Он найдет в горах новую шайку «лесных братьев», и опять загремят выстрелы, снова польется кровь!
Алеша пожал плечами.
— А сколько раз я тебя предупреждал, что без охраны нельзя выезжать в горные аулы?
— Ну, а я ездил и буду ездить и без конвоя милиционеров и без оружия! запальчиво воскликнул Демиров. — Хорош секретарь райкома партии, въезжающий в аул в сопровождении десятка милиционеров!.. Нет, пусть крестьяне видят, что я безраздельно доверяю им, и, если понадобится, пусть они же и берегут меня!
Гиясэддинов взглянул на часы и быстро поднялся.
— Через полчаса совещание в ГПУ республики. Получаем оружие, патроны, гранаты. На днях прибудет в район отряд пулеметчиков. Как видишь, я не бездействую.
— Да я тебя и не подозревал в лени. — Таир взял со стола какую-то докладную, углубился в чтение.
В дверь постучали, вошел мужчина в плоской кепке, с невыразительным лицом — такого в толпе и не приметишь.
— Машина подана, товарищ Гиясэддинов!
— Иду, иду!..
Оставшись один в номере, Демиров задумался: «Кто же предатель?.. Ведь он сидит рядом со мною на заседаниях, он улыбается мне, он здоровается за руку со мною!..»
Таир рано осиротел. После смерти отца его, Демира-киши, богатые родственники хотели взять к себе мальчика, _решив сделать из него то ли приказчика, то ли дворника. Но мать Таира, Марьям, настояла, переругавшись с родственниками, чтобы мальчик не бросал сельской школы. А едва Таир подрос, мать отвезла его в Баку, к брату своему, работавшему на нефтяных промыслах в Балаханах.
Вспоминая о взволновавшей его встрече с Нанагыз, Демиров снова видел, как дождливым весенним днем мать вела его по грязной дороге в город.
У дяди Поладджана серебряными нитями сверкала бородка, а глаза глядели на мир с присущим кадровым нефтяникам молодым задором. Встретил он семью и племянника радушно, хотя сам ютился с семьею в тесной клетушке барака и перебивался с черствого хлеба на воду.
Через несколько дней после приезда Марьям робко спросила брата — нельзя ли устроить мальчика в школу?
— Что ж, попытаемся, — сказал Поладджан. — У меня есть приятель Мирза-муаллим, вот его и попросим проэкзаменовать Таира. Если сельская школа дала ему хоть какие-то зачатки знаний, то, видимо, можно будет продолжить учебу и здесь… Рад за тебя, сестра, что ты хочешь открыть сыну дверь в светлый мир науки!
— Сама неграмотная, сама слепая, — вздохнула Марьям-ханум. — Вот и жажду, чтобы сын-то стал зрячим.
— Ну, конечно, придется уже и учиться, и работать, — честно предупредил дядя. — Капиталов у меня нет, чтобы племянника содержать.
— Я нефтяником хочу быть, — воскликнул мальчик.
— Вот и молодчина, — улыбнулся в бороду Поладджан.
И однажды они втроем направились в школу, расположенную на окраине поселка Балаханы. Их встретил учитель, серьезный, с пытливыми, чуть-чуть грустными глазами.
— Господин Мирза-муаллим, — снимая папаху и кланяясь, сказал дядя. — Как бы вот этого парня определить в ученье? Сирота! А мальчик любознательный, прилежный. И опять же ваш земляк!
— Ширванец? — Учитель насупился. — Но я же отрекся от земляков-ширванцев! И даже сказал в стихотворении: «Призываю в свидетели аллаха!..»[44] Пусть аллах и свидетельствует, что между мною и ширванцами нет ничего общего.
У Марьям-ханум содрогнулось сердце: видимо, учитель теперь не примет Таира.
Но Поладджан усмехнулся:
— Разные бывают ширванцы, муаллим, — есть религиозные фанатики, изуверы, травившие тебя, преследовавшие поэта, а есть и бедняки, свободолюбивые, честные. Этот мальчик из бедного гнезда!
— Мы из Дэдегюнеша, господин Мирза, — смущаясь, сказала Марьям.
— А! — Учитель на миг прикрыл усталые глаза. — Значит, этот мальчик хочет учиться? Но ведь у меня нет никаких административных прав, я могу лишь походатайствовать перед дирекцией о приеме мальчика. Ведь он к тому же не сын нефтяника!
— Я сам буду нефтяником! — упрямо крикнул Таир. Это желание его пришлось учителю по душе. Мирза улыбнулся растроганно.
— Он мой племянник, — внушительно заметил Поладджан. — А я давний рабочий. Помните, как вы говорили: «Что ты втерся в общество, объясни, не скрывай, рабочий!..» Так вот, я и хочу если не сам, так через племянника втереться в просвещенное общество, муаллим!
