Гашема так и затрясло.
— Ты бы вот у кого поучился смирению и вежливости! — Он ткнул пальцем на скорчившегося немощным комочком Кесу. — Да перейдут все болезни и недуги его на твое сердце, мальчишка!.. Он ценит хлеб-соль, он благодарен за попечение старшим товарищам. А ты, сопляк, превратился в подлипалу, виляешь хвостом, как собачонка!
Парень побледнел от обиды.
— Перед кем это я вилял хвостом? Извольте ответить, товарищ Субханвердизаде.
— Тебе лучше знать! — Он хотел сказать: «перед Замановым», но счел преждевременным открывать карты. — Во всяком случае, я не видел тебя в моем стане!
— А я и не намерен стать вашим агентом! — упрямо вскинул голову Аскер. Доносчиком!
— Значит, все мои помощники — агенты и доносчики?
— Значит, доносчики! — Тель-Аскер принял вызов, не уклонился от поединка, хотя Кеса то и дело дергал его за штанину.
— Ах, так!.. Объясни же, что ты делаешь в Дашкесанлы? Какой масти щенка потерял?
— Пришел справиться о здоровье Кесы.
— Рассказывай! Пришел выведать у курьера государственного учреждения свежие сплетни. Не ты ли, кстати, переправляешь их «лесным братьям»?
— Нет у меня теперь новостей, — вдруг подал голос Кеса, ворочаясь на паласе. — Да, не отрицаю, раньше были, а теперь нету и не будет никогда!.. Не понимаю, на что вы намекаете.
Субханвердизаде нагнулся, похлопал Кесу по худому плечу и ласково сказал:
— Не волнуйся, друг, вредно тебе волноваться!.. Я захватил для тебя чай, сахар, мясо. Сейчас принесут! — И крикнул в открытую дверь милиционеру: Принеси хурджун! Живее!..
Затем он вытащил из бумажника три сторублевки и небрежно бросил их на палас.
— Это тебе, дружок, на лечение. Государственное пособие! Поправляйся поскорее. Ты нужен райисполкому!
Тель-Аскера до того бесило это ханжество Субханвердизаде, что парень, боясь, что наскандалит, встал и ушел.
— Деньги на саван у меня хранятся в узелке, — сказал тем временем Кеса угрюмым тоном.
На Гашема его открытая неприязнь не подействовала. После той ночи, когда рыдающая от стыда Сачлы выбежала в разорванной кофточке из его комнаты, Гашем всерьез перетрусил и решил любой ценою принудить Кесу к молчанию.
— Поправляйся и возвращайся на службу! — нежно сказал он, подсаживаясь ближе к звонарю. — Глаза мои день и ночь ищут тебя, брат!.. Мне так недостает тебя, верный друг.
— Не могу, не могу, не могу! — выпалил тот плаксиво. — И не жди! Ищи себе нового привратника.
«„Ужаленный змеею боится валяющейся в пыли веревки“, — Субханвердизаде теперь уверовал в мудрость этой пословицы. — Привратник? Это, значит, Кеса напомнил, как впустил в комнату Гашема Рухсару с чемоданчиком? Так-с, учтем…»
— А откуда у тебя появились деньги, Кеса? — вкрадчиво спросил Субханвердизаде. — Может, недруги мои наградил. тебя? А за что?.. За клевету на твоего благодетеля? Да?.. И ты им уже многое наболтал, собачий сын? Говори! — рявкнул Гашем и поправил на поясе кобуру пистолета.
— Нет, никому не говорил и не скажу. И про Сачлы не скажу, — заверил его Кеса; маленькое его личико молочным пятном белело в сумраке избушки.
Гашем молчал.
— Язык мой окостенел, уши мои глухи, а очи мои слепы, — ' добавил Кеса для пущей убедительности.
— А если придется отвечать шаху?
— И шах не услышит ни слова.
— Ты неподкупный, ты надежный друг! Где я найду еще такого же бескорыстного и стойкого оруженосца? Молю аллаха, чтобы мне довелось завтра увидеть тебя в силе и здравии.
— Спасибо, Гашем-гага.
— Значит, я тебе положил на палас три сотни, — требовательно напомнил Субханвердизаде. — Скажи, а зачем сюда, на край света, явился этот дерзкий, этот нахальный щенок?
— Навестил меня, умирающего. Клянусь!
— И ты ему словом не обмолвился о том вечере, когда… когда мне ставили банки?
— Клянусь богом, нет.
— Наверняка, Кеса?
— Баллах, наверняка. Призываю в свидетели всевышнего на небесах! дрожащим голосом сказал звонарь.
— Не сомневаюсь в твоей чести, Кеса! — торжественно изрек Субханвердизаде и с облегчением перевел дух. — Да, собственно, ничего тогда и не случилось, небрежно добавил он. — Эту плаксивую дуру мои враги научили устроить провокацию. Но ничего, ничегошеньки не получилось: я отпустил ее с миром!.. Да зачем она мне? Сопливая дрянь!.. Но, конечно, мы с тобою, Кеса, обязаны защитить ее — молодой медицинский кадр — от интриг завистников и злодеев. Пусть враги выходят со мною на единоборство, но я не допущу, чтобы бедное юное существо сделалось жертвой их козней. Я сделал девице мудрое внушение, отеческое, проводил до калитки и сказал: «Иди, дочь моя, и плюнь в глаза тем, кто подослал тебя сюда, кто учил тебя фокусам!» И она в знак благодарности поцеловала мне руку, как отцу, как наставнику… Ведь тебя не было в тот час на веранде, Кеса?
