Но, зевнув раза два подряд, Гашем-гага наотрез отказался и от шорбы, и от аппетитной ханум.
— Прокурор затевает дело, — как бы случайно обронил он.
— Что, или кошка отгрызла нам язык? Неужто мы бессловесные? — громовым голосом воскликнул Иейматуллаев, побледнев от возмущения.
— Дело не в языке, а в удобном поводе, — сказал Субханвердизаде, сильно закашлявшись. — Не забудь, братец: в чьих руках рукоять меча, тот и будет рубить в схватке!
— Это я понимаю, — с мрачным видом согласился кооператор. — Раскрыв пасти, как акулы, завистники хотят меня проглотить живьем!.. Да и взять ту же Афруз-баджи, супругу выскочки Мадата, — ведь она буквально на ножах с моей Манзар-ханум. Почему, дескать, жена кооператора меняет шелковые платья трижды на день? А могла бы догадаться, что ее Мадат только вчера начал работать, а я, как Фархад[35], столько лет дроблю ломом скалы в горах!.. Детей у нас нету, не благословил аллах! Куда же мне тратить свои законные премии, как не на украшение любимой женушки? Вот я сегодня привез тысяч на десять самых редких тканей, так неужто должен выложить их Аруз-баджи, а не обеспечить ими руководящие кадры?
На терраске раздались тяжелые твердые шаги.
Солидный житейский опыт заставил разговорившегося Нейматуллаева схватить отрез шевиота со столика.
— Куда спрятать, гага?
— Засунь поглубже под тюфяк, сын кяфира! — сердито прошипел Субханвердизаде. — Заморыш пустоголовый!.. Жаль, что Мелек Манзар со своей черной родинкой досталась такому слюнтяю в удел!
— Тоже скажешь, — подобострастно хихикнул кооператор.
Тем временем в комнате появился прокурор Дагбек Дагбашев. Он был заметно навеселе. Синие глаза его пылали, на щеках то вспыхивали, то исчезали багровые пятна. Бормоча под нос невнятные ругательства, он стянул забрызганную грязью шинель солдатского образца, бросил ее на стул.
— Уметайся! — шепнул Субханвердизаде.
— А как же дело? — И Нейматуллаев глазами показал на прокурора.
— Беру на себя.
— Значит, братец, я велю Мелек Манзар-ханум сейчас же приняться за стряпню, — ликующим голоском громко сказал кооператор, направляясь к выходу. Сварим для тебя шорбу с кислинкой. Плотно поужинаешь, пропотеешь, вот завтра и вскочишь с койки молодец молодцом!..
Субханвердизаде беседовал с прокурором.
— Где шлялся?
— Гостил у той самой старухи, которая ночью летает в ступе с метлой по поднебесью! — без должной почтительности хохотнул Дагбашев. — Сказал ей: «Бабушка, заклинаю тебя своей судьбой, считай, что я, вытянув ноги, умираю у тебя на глазах!..»
При этих щекочущих любопытство намеках Субханвердизаде жадно чмокнул губами.
— Ну и что-нибудь выгорело?
— Ого, еще как!.. Рыдала, заклинала, что готова служить верно и беспорочно до скончания века, лишь бы я выпустил из тюрьмы ее единственного брата!
— И ты уже выпустил? — заинтересовался Гашем. — Как говорится: «Увидал молла голубцы и забыл про Коран».
— Зачем же мне торопиться? — с удивлением сказал Дагбек. — Сто дней уламывал и упрашивал эту упрямицу… Какой же кяфир, сын кяфира, откажется от красотки Дильбар, не насытившись ее прелестью?
— Измена! — вскричал Субханвердизаде сдавленным голосом. — Злостное использование служебного положения!..
— Хе! — Дагбашев был настроен далеко не уступчиво. — Всегда рамазан один раз в году[36]. Не только старших, но и младших тянет на сладенькое.
— Стыдись! — сурово оборвал его Гашем. — Пользуешься в низменных целях своим положением, а делаешь вид, что стоишь на страже закона! Однако Сейфулла Заманов кое о чем уже догадывается.
У Дагбашева характер был покруче, чем у Гашема.
— Нужны, братец, доказательства! Требуются хотя бы три свидетеля. Без полноценных свидетелей вся эта болтовня — пустой орех… И красотки Дильбар Заманов никогда не доищется. На сто ворон достаточно одного меткого камня из пращи!.. Многие толкуют о распутстве Мелек Манзар-ханум, но я лично ее не осуждаю, ибо не имею доказательств.
Субханвердизаде гневно свел брови.
— Если твои глаза, пьяница, еще способны видеть, то взгляни как-нибудь на разбухшие папки у Заманова, — пригрозил он.
Дагбек с деланным изумлением оглянулся.