Абиш лишь невнятно мычал, словно онемел.
Бухгалтер Мирза был мудр и нетороплив в своих поступках. Получив пакет, он решил, что либо Абиш и Кеса окончательно рехнулись, либо и раньше были умалишенными. И потому без лишних размышлений спрятал пакет с пятью сургучными печатями в ящик своего письменного стола.
Председателя исполкома Мирза вовсе не боялся и вошел в его дом спокойно, поклонился:
— Салам-алейкум!
В комнате уже был следователь Алияр. Этот прыткий юноша, не в пример Мирзе, держался перед Субханвердизаде подобострастно.
— Где телеграмма? — свирепо выкатил на бухгалтера глаза Гашем, не снимая с плеча Абиша тяжелой, словно чугунной, руки.
— Это какая телеграмма? Пакет, что ли?.. Да вот! — И вынул из нагрудного кармана френча конверт.
Кеса был готов танцевать от счастья: беда миновала, и он целиком в выигрыше, не под конем, а на коне…
Вдруг Абиш, пьяно усмехнувшись, бросился к бухгалтеру, вырвал пакет и растерзал его в мельчайшие клочья.
— Арестуйте меня! — завывал он, раздирая бумагу. — «Элементу», сыну «элемента» место в тюрьме!..
— Фу, наконец-то ты сказал правду! — Субханвердизаде с облегчением перевел дыхание. — Действительно, твое место, негодяй, в темнице!.. Товарищ следователь, — обратился он зычно, словно находился на площади, к Алияру, приступите к исполнению своих обязанностей!
— Послушайте, — Мирза возмутился: пожалуй, он один из присутствующих не забыл о милосердии, — да его надо отправить сперва к врачу! Вы же его довели до исступления!
— Не твое дело! — огрызнулся Субханвердизаде, и в глазах его сверкнул такой огонек, что у Кесы кровь заледенела в жилах. — Заступаешься за агента бандитов? Может, станешь на суде отрицать, что он только что признался в своих преступлениях?
— Я заступаюсь, товарищ председатель, за больного, — с достоинством ответил Мирза. — И прошу на меня не кричать, я не пугливого десятка…
— Нет, ты забоишься! — Гашем задохнулся от бешенства при виде такого неповиновения.
Зато Кеса восхищался своим повелителем и чувствовал, что менять этого волка на слабовольного, мягкого характером Мадата еще не следует…
— Ну, я в ваших грязных делах не участвую, — отрезал Мирза. — Надеюсь, что следователь Алияров вспомнит о своем долге.
Выйдя в сад, он с возмущением потряс кулаками: «О бессовестный зверь! Ну, найдется и на тебя меткая пуля».
Конечно, это пожелание относилось не к затравленному Абишу, а к Субханвердизаде.
А в комнате тем временем Гашем, заговорщически подмигнув следователю, сказал, понизив голос:
— Похоже, что этот чертов бухгалтер передает кое-какие сведения в горы… шайкам разбойников!
Тотчас же Кеса заявил, что замечал, как по ночам Мирза отправляется куда-то за город, по направлению к лесу.
Председатель наградил его за это лжесвидетельство благодарным взглядом.
— Значит, ты и составь акт о взломе моего сейфа! Приосанившись, Кеса уверовал, что судьба к нему благосклонна.
— А ты начинай следствие, — велел Гашем Алияру. — Что касается ареста или взятия его на поруки, то я в дела прокуратуры, сам понимаешь, не вмешиваюсь. Закон!..
— Да, закон! — жалобным тоном повторил Алияр, а сам в тайне души почувствовал, что он угодил в сомнительную- историю, выпутаться из которой будет ох как нелегко.
Гашем в мечтах тешился с Рухсарой, оправдывая этим пословицу: «У медведя сто фокусов, и все сто из-за одной спелой груши». Сачлы все-таки согласилась, зажмурившись от страха, осушить до дна рюмку коньяка и захмелела. Но, может, ее опьянила мужественная красота Гашема?
И наконец-то Сачлы очутилась в его объятиях!..
В этот момент заскрипела дверь, но на пороге появилась не прелестная застенчивая девушка, а все тот же Кеса.
— Чего тебе? — рявкнул Гашем.
— «Молния». В собственные руки!
И, склонившись, Кеса подал хозяину бумажку.
— Ну, ведь все лее знают, что ты болен, тяжело болен! — захныкал он. — И все-таки утруждают именно тебя одного работой!.. Как это ужасно…
— Убирайся! — махнул рукою Субханвердизаде.
«Сбор средств государственному займу сорван план вашему району выполнен двадцать процентов примите меры…»
Послание во всех отношениях неприятное. Конечно, можно все грехи свалить на Мадата, но ведь все искусство Субханвердизаде до сих пор и заключалось в умении ослепить глаза начальству. — Значит, придется выкручиваться самому.
