— Да, деньги. А ты, нечестивый, на что намекаешь?
Собственно, мясник и хотел сказать, что, покупая мясо Гашему Субханвердизаде, Кеса частенько забывал платить…
Афруз-баджи поджидала Кесу на терраске.
— А чуреки купил? — спросила она, принимая из его рук увесистый пакет.
— Что ж, могу сходить и за чуреками, согласился Кеса. — Время терпит.
Пекарь уже разложил на стойке только что вынутые из печи чуреки; пьянящий густой аромат их кружил голову.
— Эй, давай самый нежный, самый горячий чурек! — бесцеремонно приказал Кеса.
— Послушай, я же не торгую, — развел руками пекарь. — Меня Нейматуллаев немедленно уволит с работы. Кто заступится?
Кеса оторвал от чурека большой кусок, сунул в рот.
— Скажешь, Кеса велел, Кеса распорядился, — прожевывав, сказал он.
— А если все-таки уволит?
— Пока я жив, Нейматуллаев, будь он даже ветром, не пошевелит и волоска на твоей открытой макушке!
Как видно, благосклонность Афруз-баджи тотчас же отразилась на характере Кесы.
Но бойкая супруга Мадата не унималась, требовала все новых и новых услуг.
— Не видел, каймак[24] привезли? — так встретила она запыхавшегося посыльного.:
«Вот чертова баба!» — скривился Кеса, но отказаться не посмел, а баджи вручила ему миску да добавила строгим тоном, что каймак должен быть обязательно свежим, густым, так чтоб ложка стояла.
На этот раз Кесе не повезло, — долго он бродил по молочному ряду, где торговки уже развязали хурджуны, но сливок не нашел. Пришлось возвращаться с пустой чашкой.
Афруз-баджи надула пухлые губки.
— Ай, Кеса, ну что бы подождать! Пока шел назад, наверно, и подвезли. Не выпали б от этого изумруды, украшавшие твой кинжал! Ребенку же нужен каймак.
— Пожалуй, так оно и есть, достопочтенная баджи, — нахмурив реденькие брови, сказал Кеса и, понурившись, поплелся на базар.
Но удача уже изменила ему, — торговки сливками не появлялись… Делать нечего, Кеса, опечаленный, скучный, опять зашагал к дому Мадата.
— Ну, что за неприятность!.. — ахнула Афруз-баджи, сидя на ступеньках террасы, любуясь копошившимися у ее ног курами. — Купил бы ребенку хоть сотового меду!
С этим поручением Кеса управился за несколько минут, но дотошная Афруз-баджи внимательно осмотрела покупку и осталась недовольной.
— Что за гадость принес, ай, Кеса? Это же не мед, а лесная гниль, это козий помет!.. Немедленно же перемени да разбей голову той нахалке, которая всучила тебе такую несусветную дрянь!.
Пререкаться с женою Мадата, ставшего в районе сильным человеком, было не с руки. Никто ж не заставлял — сам принес мешок ячменя. Кеса упрекал себя за кротость, раскаивался, что связался с неугомонной женщиной, но все-таки отправился снова на базар.
— Возьми обратно… твой захримар![25] — отыскав торговку, сказал он заплетающимся языком: ночью-то глаз не удалось сомкнуть. И, стащив с головы выцветшую кепку, вытер крупные, как кукурузные зерна, капли пота.
Окинув возмущенным взглядом безбородого тощего человека, торговка беспощадно отрезала:
— Базар — это базар!
— Что это значит?
— А так!.. Куплено — куплено, продано-продано, ступай подобру-поздорову!.. С неба свалился? — Тетушка затряслась всеми тяжелыми телесами. — Или думаешь, молчать стану, терпеть твои издевки?.. Ишь как разошелся! — И, поднявшись со скамейки, провела перед самым носом Кесы внушительным кулаком. — Ты решил, что перед такой облезлой старой курицей я превращусь в цыпленка? Урод несчастный!..
Вокруг уже собрались плотным кольцом любопытные. Кто-то из сведущих соседей шепнул торговке:
— Послушай, это же курьер самого товарища Субханвердизаде!. Тетушка и ухом не повела.
— Мне-то что с того, что курьер!.. Не превратится же он в осленка дойной ослицы! Мой муженек, царство ему небесное, красным партизаном был. Да я сама снаряды возила на арбе Красной Армии!.. Курьер! Эка невидаль! Пусть только тронет, до центра дойду! Глотку перерву!.. Высосал весь мед и теперь говорит: «Бери обратно тухлую вощину!» Весь сельсовет дрожит, как осиновый лист, при моем крике!.. А-а-а! Плевать хотела и на Кесу, и на какого-то Заде! Слон верблюда потяжелее. Как же ты, болван, осмелился хаять мой душистый, как цветок розы мед?
