Однако и на этот раз Рухсара не стала разговаривать с ним, молча взяла письмо и, даже не поблагодарив, ушла в комнату, захлопнула перед его носом дверь.
Нанагыз посчитала нужным сделать дочери замечание:
— Нехорошо так, ай, гыз! Нельзя быть такой неприветливой. По-моему, этот телефонист неплохой парень — вежливый, услужливый, всегда приносит нам письма, а ты даже «спасибо» ему не скажешь.
Рухсара ответила сердито:
— Мне не хочется прикасаться к письмам, которые побывали в его руках. Противный тип. Письма должен разносить почтальон. Чего он лезет не в свои дела?
Рухсара невзлюбила Аскера с первого же дня приезда в район, можно сказать — с той самой минуты, когда она, сойдя с автобуса на площади у базара, с чемоданом в руке была встречена нахальными взглядами и двусмысленными репликами курчавого телефониста и его приятелей.
— Просто этот парень — уважительный человек, — защищала Нанагыз Аскера.
— Нет, мама, ты ошибаешься, — возражала Рухсара. — Я не могу лицемерить, не могу благодарить человека, к которому у меня не лежит душа.
— С людьми надо быть приветливой, — настаивала мать. — Не забывай, доченька, ласковое слово — волшебное. Ты ведь не прокурор. Зачем жалить всех подряд?
— Не все люди одинаковы, мама. Есть хорошие и есть плохие. Ты многого не знаешь, мама.
— Да разве от тебя узнаешь что-нибудь, детка? Зачем таишься от матери? Ничего не хочешь рассказать…
— Ты опять о своем, мама?… Прошу тебя, не надо…
— Доченька, Рухсара!
— Мама, ну, пожалуйста, не надо.
— Твои глаза, детка, о многом говорят мне, но почему ты не хочешь рассказать мне о своей беде, о своем горе словами?
— Оставь меня в покое, мама. Видно, слезы — единственное утешение всех девушек и женщин. Гораздо хуже, когда даже плакать не можешь.
— Я вижу, доченька, на глазах твоих постоянно кровавые слезы.
— Это ничего, мама, ничего… — Рухсара, достав платок, вытерла навернувшиеся на глаза слезы, заставила себя улыбнуться, повторила: — Ничего.
Письмо было из дома — от Мехпары, Ситары и Аслана: три тетрадных листочка в клетку, каждый писал о своем. Дети просили мать поскорее приехать. Маленький Аслан неровными, корявыми буквами нацарапал: «Мамочка, мне очень плохо без тебя. Вспомни, в этом году я пойду в школу. Хочу, чтобы ты сама отвела меня…»
Мехпара в своем письме приписала на полях: «Видела Ризвана и Тамару, они шли вместе по улице».
Рухсара прочла матери вслух все, кроме этой фразы. Дойдя до нее, осеклась, смутилась, примолкла. Мать заметила, начала спрашивать:
— Что там еще написано?! Ты что утаила от меня? Пожалуйста, прочти все, Рухсара, что там написано?
— Да так, ничего, мама…
Нанагыз продолжала настаивать:
— Только что говорила, будто не умеешь лицемерить… Почему же сейчас говоришь неправду? Прочти, что там написано.
— Ничего. Не трогай меня, мама. — Голос Рухсары прозвучал раздраженно. Помолчав, она сказала: — Возможно, я уеду в Баку на несколько дней.
Нанагыз обрадовалась:
— Уедем, уедем, доченька! Надо нам поскорее собраться и — домой. Нечего нам здесь делать. — Я говорю только о нескольких днях, — сухо ответила Рухсара. — Я вернусь сюда, мама…
— Рухсара, прошу тебя, умоляю, уедем навсегда домой! В Баку я пойду к большим начальникам, они разрешат тебе вернуться в город.
— Зачем тогда я столько лет училась? Зачем ты учила меня?
Мать и дочь спорили долго. Спать легли удрученные, подавленные. Утром Нанагыз опять начала упрашивать Рухсару:
— Скажи, доченька, что написано в письме? Прочти, прошу тебя.
Рухсара подошла к матери, погладила ее седую голову, ответила:
— Мехпара написала, что видела Ризвана. Он был не один.
— С кем?
— С моей подругой.
— С какой подругой?
— С Тамарой.
— С этой кривлякой?
— Да, якобы с ней.
Нанагыз понурила голову, ей не хотелось верить.
— Как же так, детка? Как же так?.. Ведь ты дружила с ней, делила с ней хлеб-соль…
— Такова жизнь, мама.
Рухсара, взяв полученное накануне письмо, вырезала из него ножницами фразу о Ризване и Тамаре, разорвала полоску бумаги на клочки и выбросила их в окно.
