Аскер намекал на их недавние теплые отношения. Гюлейша же сделала вид, будто не понимает намека, продолжала говорить официальным тоном:
— Не забывай, Аскер, мы все на государственной службе! Прежде всего дело! О нем надо думать! Ясно тебе? Это дома мы можем делать то, что захочет наша левая нога…
Аскер усмехнулся в трубку:
— Хорошо, товарищ Гюльмалиева, я понял вас… С кем вас соединить? Я всегда готов выполнить любой ваш приказ.
— Соедини меня с исполкомом, дорогой!
— Там никого нет, товарищ Гюльмалиева.
— Тогда дай райпотребсоюз!
— Послушайте, товарищ Гюльмалиева, какой может быть райпотребсоюз в столь поздний час, да еще в такую жару?! Кто там будет сидеть сейчас?
— Но мы-то работаем! Или мы сделаны не из того же теста, что они? При чем здесь жара? Пусть этот райпотребсоюз выдаст мне крупу или там еще что-нибудь!.. Мои больные голодные…
— Честное слово, товарищ Гюльмалиева, не знаю, чем помочь вам. Мы ведь маленькие люди. Имеем ли мы право вмешиваться в ваши дела?
Насмешливый голос Аскера задел Гюлейшу, и она в сердцах бросила трубку на рычаг. Нажала кнопку звонка на столе. — Сломанный звонок едва слышно звякнул.
— Эй, Али-Иса!.. Али-Иса! — закричала Гюльмалиева. — Где этот старик, будь он неладен?! Или он провалился в ад?!
Гюлейша отлично знала, что Али-Иса еще не вернулся. Однако ей хотелось сорвать на ком-нибудь свою злость.
Неожиданно в канцелярию ввалилась Ханум Баладжаева. Гюлейша обрадовалась, начала жаловаться ей:
— Ах, знала бы ты, как мне трудно, сестрица Ханум!.. Доктор все еще болеет? Как его здоровье?
— Лежит, — вздохнула Ханум.
— Клянусь аллахом, эта больница меня доконает! Никто не помогает мне. Али-Иса бросил свой пост и таскает корзинки посторонних людей…
— Я видела, Гюлейша, видела. Он только что нес по улице две корзинки этой Афруз. Задыхался, но все-таки нес. Хитрая лиса!
Гюлейша опять с силой ударила ладонью по звонку, пообещала:
— Ничего, дорогая Ханум, ничего, и этот Али-Иса дождется у меня! Он совсем выжил из ума. Но я не позволю ему шутить со мной. Я — Гюльмалиева, дочь своего отца Гюльмалы!
Поздно ночью, когда Нанагыз уже спала, Рухсара взяла с подоконника письмо Ризвана, подсела к столу, на котором горела керосиновая лампа, вскрыла конверт, прочла письмо. Еще раз перечитала. Еще. И еще… Слезы падали из ее глаз на бумагу, чернила расплывались. Она читала:
«… Возможно, кто-нибудь осудит меня за это письмо, но я хочу сказать вам, Рухсара, хочу обвинить вас, Сачлы-ханум, в лживости и неверности!.. И я не могу найти для вас никаких оправданий!.. Я уехал… Но если бы я остался, я мог бы совершить невероятный поступок…»
Письмо было длинное и обидное.
Демиров проснулся раньше обычного, хотя накануне лег поздно. Оделся и, шлепая по полу стоптанными чувяками, вышел на веранду.
Али-Иса, копавшийся в палисаднике, распрямил спину, вновь согнул ее — уже в поклоне, поздоровался:
— Доброе утро, товарищ райком!
— Доброе, доброе, старик, — ответил Демиров, поеживаясь от прохлады. В душе подумал: «Действительно, доброе! Воздух какой!.. Свежесть!.. Нет, с городом не сравнишь, хоть там и море…»
У Али-Исы были свои мысли: «Стариком назвал меня — это хорошо, добрый признак!.. Стариков все уважают…»
— Как живешь, старик? — поинтересовался Демиров.
— Спасибо, товарищ райком, работаем, стараемся…
— Я вчера посмотрел, у меня здесь все запущено. Цветы завяли. Видно, в мое отсутствие никто не поливал… Правда, ты не обязан это делать, но… все-таки…
— Как не обязан?! Почему не обязан?! Это мой постоянный долг, товарищ райком! Как говорится, старый соловей всегда в долгу перед розой. Вся наша земля должна превратиться в цветущий сад, товарищ Демиров! Не так ли?..
Демиров улыбнулся и согласно кивнул головой:
— Так-то так, но тогда почему старый соловей допустил, чтобы мой цветник безвременно превратился в осенний сад?
Али-Иса виновато потупил глаза:
— Мы исправим свою ошибку, товарищ райком, с запозданием, но исправим…
От объяснений он уклонился. Не мог же он сказать Демирову, что в последнее время, до возвращения его из Баку, находился под впечатлением слухов, распускаемых Гашемом Субханвердизаде: «Вот, бросил все, уехал… Теперь уж он сюда не вернется!.. Ему там накрутят хвост!.. Все, спета песенка нашего товарища Демирова!..»
