— Куда я мог скакать? О чем ты говоришь? Подумай сам, ведь я был не один, с женой. Мог ли я бросить ее одну в лесу?..
— Может, все-таки удрал от Новрасты? Скажи правду. Чувствую, ты обманываешь меня.
— Нет. Вместе ушли, вместе пришли. Я Новрасту одну не брошу. Лес — это лес.
— Новраста, сестрица, так ли это было? — спросил Меджид. — Признайся. Где ты, Новраста?! Ай, гыз!
Женщина была за домом и не отозвалась. Меджид, сокрушаясь, продолжал ходить вокруг коня.
— Нет, Тарыверди, ты не проведешь меня! — сердился он. — Посмотри, на кого похож мой Серый. Даже голову не держит, вот-вот упадет. Сознайся, ты скакал на нем и загнал.
— Ай, товарищ Меджид, клянусь аллахом, меня даже мой хозяин Намазгулу не притеснял так, как притесняешь ты. Что тебе надо от меня, дорогой? Я сделал добро тебе и твоей лошади, попас ее, а ты недоволен. Странные люди!.. Удивляюсь, что ты ко мне привязался? Сразу, как приехал, начал! То не так, это не так. Теперь вот лошадь!..
Меджид решил не ссориться с Тарыверди и умолк. Навалил перед Серым гору травы, привязал поводья к изгороди.
Новраста зажгла маленькую керосиновую лампу, повесила ее над тахтой на веранде.
— Что будешь кушать, братец Меджид? — спросила она, с деланным смущением отводя глаза в сторону. — Что твоя душа хочет?
— Гыз, почему Серый в таком виде? — поинтересовался Меджид. — Скажи мне правду.
— Разве ты, братец, не хотел подарить мне Серого? — ответила вопросом на вопрос хитрая женщина.
— Но что с ним?
— Это знаем я и он, твой конек…
— Серый — твой, дарю его тебе. Но кто скакал на нем? Прошу тебя, сестрица, скажи, умоляю!
— Я скакала.
Лицо Меджида расплылось в широкой улыбке, он хлопнул в ладоши, воскликнул:
— Сто таких коней, как Серый, не жалко принести в жертву моей милой сестренке Новрасте!. — Затем обернулся к хозяину: — Все, Тарыверди, не будем больше ссориться. Ну, не хмурься, не хмурься… Ты почему такой сердитый?
Сидевший на тахте Тарыверди отвел глаза в сторону и промолчал. Он был мрачнее тучи.
Новраста налила воды в самовар, разожгла его. Затем поймала в сарайчике молодую курицу, принесла на веранду. Меджид, чувствуя себя в этом доме свободно, как хозяин, сам зарезал птицу.
— Приготовь чихиртму, гыз, — попросил он. — Но Тарыверди не получит ни кусочка! Вернусь с собрания — мы с тобой вдвоем попробуем эту курочку.
Новраста поставила казан на очаг и начала проворно ощипывать курицу.
— Тарыверди, ступай в деревню, собери людей, скажи — собрание будет, распорядился Меджид, Тарыверди отмахнулся:
— Я один не пойду. Меня никто слушать не станет. Вдвоем пошли, товарищ Меджид.
Меджид мысленно обругал строптивого мужика. Но делать было нечего. Они вдвоем вышли со двора.
Тарыверди сразу же начал горланить:
— Эй, люди!.. Эй, ребята!.. На собрание!.. Все к дому дяди Намазгулу!.. На собрание!.. Эй, на собрание!.. Из домов послышались голоса:
— В чем дело, дорогой?..
— Ты что орешь, Тарыверди, людей пугаешь?! Что случилось?.. Куда ты зовешь нас?..
Тарыверди не переставал кричать:
— Э-э-эй!.. На собрание!.. На собрание!.. Из района приехал инструктор!.. Все на собрание!.. Ему отвечали:
— Я давно уплатил налог!.. Какое может быть еще собрание?.. Что там еще надо от меня?! Тарыверди объяснял:
— Ничего от тебя не надо!.. Ничего от тебя не требуют!.. Только приди на собрание!..
— Зачем же мне идти, если собрание — дело добровольное? — упорствовал крестьянин.
— Добровольное, — значит, людей слушать не надо?! — кричал Тарыверди. Эх, темный народ!..
Он проворно залез на плоскую крышу невысокого дома, вновь заголосил:
— Люди, на собрание!.. Эй, тетка Гюльэтэр, и ты иди на собрание!.. Все, все — к дому Намазгулу-киши!..
Старая Гюльэтэр недоумевала:
— Какое может быть собрание в темноте?!
— Не бойся, там будет лампа, — успокаивал ее Тарыверди. — Специально для тебя зажгут.
— "Лампа, лампа"… — ворчала старая женщина. — А как я пойду в темноте к дому Намазгулу-киши?! Еще ноги сломаю.
— Ничего, одни ноги сломаешь — другие вырастут! — смехом отвечал Тарыверди.
Затем он взобрался на крышу другого дома, позвал:
— Эй, дядя Гумбатали, на собрание!
— А что случилось, сынок?
