Турмалинъ принёсъ дельфинъ.
Его на шнуркѣ изъ кожи
носить можно.
У дельфина родились дѣти.
Ты надѣла его.
Ты ушла (до дна),
ничего не замѣтивъ.
Мѣстный микрорынокъ работорговли и торговли саженцами открытъ въ теченіи мѣсяца каждый выходной день съ середины апрѣля и августа.
У одного вельможи имѣлись рабъ и рабыня (прикованные такъ близко другъ къ другу тяжёлыми цѣпями, что у нихъ часто рождались дѣти, которыхъ вельможа продавалъ въ обмѣнъ на сладости и вино).
Иной же вельможа, злѣе прежняго, не сталъ слушать совѣты и не открылъ доходный дельфинарій. Вѣдь у дельфиновъ могутъ быть дѣти, а высшихъ существъ въ неволѣ содержать нельзя.
— Такъ больше нельзя.
Сейфъ, Сталина портретъ, изъ жести репродукторъ и наганъ.
Графинъ, стаканъ, граната сокъ и терпкій вкусъ багряной корки.
Завёрнута въ кумачъ кроваво-алая медаль эпохи.
Тѣнь вѣтра простирается за предѣлы. Для игры его подарено перо.
Бункеръ; въ душевой на полкѣ: одеколонъ «Русскій лѣсъ» и опасная бритва. Здѣсь мокрый-чистый полъ. Стѣны, потолокъ, красный абажуръ, лампа правильно мерцаетъ ртутью. Гдѣ-то техники гулъ, гдѣ-то баки съ водой, складъ (многолѣтній запасъ кипятка). Въ комнатѣ сейфъ въ синей краскѣ (внутри: дѣло подъ грифомъ, съ номеромъ пистолетъ). На столѣ изъ орѣшника: бутылка шампанскаго, бокалъ съ гранями и стопка коленкоромъ покрытыхъ книгъ. Въ сахарницѣ рафинадъ; чашки и блюдца нѣтъ нигдѣ, но есть лимонъ. За сосѣдней стѣной узелъ связи, спальня и видъ на Чёрное морѣ за толщей бетона.
Дыханія тепло.
Нѣтъ у ночной постели края.
Сомкнуты вѣки, крѣпко спишь;
уютная,
живая.
Пепельный рай — рай возсозданный на пеплѣ.
Утро раннее скоро, безпощадно глубокое, мраморное. Скоро ты встанешь, проведёшь рукою по губамъ, вдохнёшь глубоко (не думая ни о чёмъ).
Разсказать — какъ оторвать (до той поры, неизвѣстное удержитъ насъ; рядомъ).
— Жизнь твоя — картинка акварельная — говоришь ты ей, пока она спитъ.
— …
– Ѣдемъ дѣвочка въ тепло.
— Такъ вѣдь рано.
– Ѣдемъ. Подышимъ вѣтромъ на морѣ.
По бульвару внизъ, внизъ къ рѣчному порту. Тамъ неподвижны колёса парохода, тамъ дымъ листвы по рѣкѣ, студёная рябь. За мостомъ городъ, за мостами ты — глаза оленьи за вѣтвями кустовъ.
Шафраны торчатъ, осеннія астры, дицентра — разбитое сердце, выстрѣломъ надвое расколото средоточіе. Червякъ замерзать молча выползъ.
Сезонъ.
Родина души — оплотъ тишины, красивое слово «покои».
Матка пчелиная, влагалище мудрости. Сердце въ сокѣ изъ тревогъ; сочится мёдомъ линія ея, сургучной патокой, сахарной мастикой (главпочтамтъ, бандероль, сургучъ; перо по сухой бумагѣ скрипитъ, аккуратно выводитъ: «три-пять-два, восемьсотъ, Туапсе»).
— Чѣмъ пахнетъ лоно?
— Родиной.
— Тѣнистыя, вмѣстительныя глубины.
— Раскрытые лепестки — гречихи цвѣтъ, гречишное зёрнышко.
Тёплый омшаникъ, ртутью вода на листьяхъ настурціи, разсѣчённой рудбекіи золотые шары.
Дрожь и сокъ.
На столѣ веранды фонарь, потёкшая щёлочью «Комета». Сухія на тканомъ половикѣ мухи, на скатерти Де Барао, а въ туесахъ мёдъ.
Твоё мѣсто — это позорное пятно на простынкѣ.
Скульптура, догма — тихо меркнущее небо. Башни изъ кирпича кинематографа, птичьи горки, въ листвѣ дворъ, въ высоткахъ.
Гербовая цѣпь, окаменѣлыхъ деревьевъ ликъ; городъ мавзолеевъ… реликтовой пустоши.
До твоего вмѣстилища — лабиринты мрамора глыбъ. Петуніи сохнутъ.
— Болѣе же вырожденіе ничего не интересовало.
Пыль, шалфей, чистота: дверокъ шкафа металлическія петли, одежда всюду, помада. Оставляетъ, уѣзжая въ дымъ: дальше отъ сигарныхъ клубовъ, жирныхъ лобстеровъ.
За городомъ вечеръ; дорога. Пыльное авто, пыльный салонъ, пыльный свѣтъ приборной панели… скрипятъ пружины въ сидѣніи подъ ней.
Сокъ персика по ея скромной блузкѣ.
Жизнь, начавшаяся при появленіи тебя, суть — могущество.
— Нѣкоторыя слова необходимо произносить чаще.
— Во-первыхъ, одиночество.
— Серьёзный жанръ.
— Берегъ дѣйствительности.
Ночь первой величины.
— Туманъ, лёгкій иней. Осени дымки, свѣта фаръ, приборовъ. По шоссѣ.
— Въ аэропортъ?
— За печалью.
Длинныя исторіи заканчиваются, какъ и короткія: шёпотомъ тоски и равновѣсіемъ сѵмволовъ.
