Райс Чан виртуоз игры на инструменте, называемом ситар. В этом слове чувствуются отзвуки названий нашей цитры и гитары, но индийский ситар по сравнению с классической простотой этих инструментов гораздо роскошнее и темпераментнее. У него выпуклый резонирующий корпус; длинный гриф с колками тоже выглядит сложнее. Вдоль грифа тянется желобок, пересеченный перегородками, некоторые из стальных струн все время звучат, создавая взволнованный звуковой фон, в то время как музыкант пальцами правой руки вызывает из остальных струн вибрирующую, живую, изменчивую мелодию.
Сам музыкант, поразительно бледный молодой человек с козлиной бородкой, слегка напоминает оркестранта негритянского джаза Диззи Джилеспайя. И то, что он играет, — называется это рага — также поразительно: суховато и сумасбродно, порой словно создано в трансе.
Маэстро вышел на подмостки в сопровождении барабанщика и двух юношей, которые сели рядом с ним и молча на него глядели.
— Для чего они здесь? — спросил я своих друзей.
— Просто так, — ответили они, — for moral support.
Для моральной поддержки? Да. Их присутствие помогает музыканту справиться с волнением, облегчает контакт с публикой и чуточку подчеркивает его значение, подымает престиж, Двое сопровождающих это не очень много, поясняют наши друзья. Некоторые музыканты приводят на подмостки десяток, а то и больше своих товарищей.
Сначала это кажется смешным, но потом, как всегда, находишь аналогию у себя на родине. Разве нет у нас актеров, которые хотят, чтобы их жены сидели на каждом спектакле в определенной ложе? Разве многие концертные певицы, отлично знающие наизусть свою партию, не сжимают судорожно в руках нотный листок именно для моральной поддержки? Хороший индийский музыкант импровизирует свое выступление. Единственное и неповторимое произведение возникает при данной ситуации, в данном настроении. Что же удивительного, если он старается обеспечить себе более основательную поддержку, чем наш актер или певица?
Райс Чан вышел на подмостки с почти кокетливо взволнованным видом, опустив длинные ресницы и крепко сжав губы, Едва сев и взяв в руки инструмент, он начал жевать. Очевидно, принес во рту бетель и теперь лихорадочно разжевывал его. Не знаю, насколько притупилось у него восприятие острого корня, который вместе с листьями бетеля кладут на язык. Если он реагирует на них так же, как я, начинающий, то это должно оказывать некоторое время сильное наркотизирующее действие. После первых движений челюстями мне казалось, что мои десны разъедает кислота, имеющая привкус гвоздики. Чувство было такое, какое испытываешь у зубного врача: жгучая боль во рту, который становится центром вашего тела, да что я говорю тела — всей Вселенной. Мозг погружен в жужжащий туман, мысли расплываются, не могут ухватиться за что-нибудь определенное.
Если Райс Чан испытывал при жевании бетеля что-либо подобное, то это, конечно, замечательный способ отвлечься от страха, от публики и для начала положиться только на вышколенные пальцы, способные механически исполнять прелюдию. Раздались первые звуки; их прервало полуавтоматическое подтягивание колков, затем последовало несколько звуков, показывающих барабанщику, с собачьей преданностью следящему за музыкантом, какая тональность будет положена в основу сегодняшней импровизации. Тотчас же, без всякого перехода зазвучал табли — двойной барабанчик. Барабанщик то легко прикасается к точно настроенному кожаному барабану, то сильно ударяет по нему.
Ситар теперь звучит увлеченно, непрекращающийся шорох свободных струн (что-то вроде звучания бурдонных трубок в нашей волынке) образует просто фон, а не гармоническое дополнение основной мелодии, порождаемой точными движениями пальцев музыканта; а она бежит, подскакивает, шелестит, насмешливо мурлычет. Мелодия, задыхаясь, взбирается вверх и падает вниз, ускоряется и замедляется, музыкант отважно жонглирует темой, сжимает и растягивает ее так, что она становится тягучей, эластичной, скользит и стонет и неизменно оправдывает ваши с каждым пассажем растущие ожидания. Все время в исполнении Райс Чана есть какой-то индивидуальный, и взволнованный элемент протеста, резкой нарочитости, а порой — тем более поражающая вас — нотка мягкой нежности.
