Тому, кто привык к правилам греко-римской борьбы, американский кэтч, монгольский поединок орлов или малайский обмен пинками могут показаться странной, даже смешной разновидностью того, что некогда выло красивым развлечением людей.
Еще несправедливее бываем мы, применяя греко-римские каноны к искусству. Аполлону Бельведерскому или Венере Милосской мы покоряемся безоговорочно: это красота. Византийской богоматери, готическому распятию или атлантам барокко приходится с нами труднее: мы считаем, что это соперники скорее интересные, чем красивые. Но когда в борьбу вступает скульптура Черной Африки или американских индейцев, то мне непрерывно мерещатся свистки арбитров: так и сыплются недозволенные приемы, удары ниже пояса. Не называя эти произведения просто варварскими и грубыми, мы снисходим до того, что расцениваем их как своеобразные, курьезные.
За последние несколько десятилетий мы чуточку исправились, Пикассо и другие художники научили нас понимать хотя бы негритянскую скульптуру. У нас появился вкус к обаянию так называемых примитивов. Способствовали этому и археологи — они усердно принялись за раскопки, вытащили и выставили многое из хранившегося в кладовых музеев; новая техника репродукции, фотодеталь и фильм стали распространять столько различных видов красоты, что позиции, занимаемые якобы единственной красотой, греко-римской, значительно пошатнулись.
Викторианская Англия еще пыжилась, поддерживая в неприкосновенности старые эстетические нормы. Все чужое, то есть непривычное, нехристианское и, следовательно, безнравственное, действовало ей на нервы. Она обжиралась, например, индийскими изделиями и в то же время умудрялась видеть в создателях этих сокровищ лишь грязный сброд, отсталых детей. Говорить о том, чем украшают туземцы свои храмы, так же считалось «шокинг», как обсуждать эстетические качества рисунков в общественных уборных. Менее десятка лет отделяют нас от того времени, когда английский профессор археологии Вестмэкотт заявил-. «Ничто, не привлекает нас к занятию скульптурой Индостана. Она совершенно не способствовала развитию изобразительного искусства. Ее уровень настолько низок, что как отрасль искусства она не представляет никакого интереса».
Все сказанное лишь «примечания на полях». Мы просто протираем очки, готовясь к первой встрече с индийской скульптурой, а так как таких встреч будет на нашем пути много, хорошо с самого начала разобраться в трудностях, которые нас ожидают. Люди, склонные выражаться ученым языком, сказали бы, что наши замечания можно свести к тому, что имеются препятствия внешние и внутренние. Внутренние заключаются в нашей все еще недостаточной подготовке к оценке непривычного, чужеземного типа красоты, которой нас не научили вообще; тем более не сделала этого школа. Внешние препятствия возникли по вине английских и других колонизаторов: они ответственны за плохую сохранность памятников древности и за недостаток стремления к их правильной оценке.
Наше паломничество к великолепному, хотя и труднодоступному искусству Индии начинается неподалеку от бомбейской гавани, на острове Элефанте.
Город с праздничным шумом ракет и фейерверков остался позади, моторная лодка пробирается между строгими корпусами стоящих на якоре заморских железных гигантов. «Смотрите», — вздыхают чехословаки и тщетно пытаются объяснить своим здешним друзьям, почему для нас каждое большое судно овеяно романтикой, даже если оно перевозит джут или нефть.
Лодка причаливает на мели у тихой рощи, некоторые деревья здесь растут прямо в морской воде, сильно насыщенной солью. На берегу ожидают носилки, на случай если кто-нибудь из белых туристов захотел бы продолжать свой путь подобно сагибам. Снует здесь и стайка мальчишек, которые с криком представляются нам в качестве «камерокули»: они готовы за вознаграждение нести фотоаппараты иностранцев, весящие несколько сот граммов.
