[В.] Адлер [австрийский социал-демократ. - Ю.Ф.] рассказал мне в Вене, что библиотека Троцкого, которой он очень дорожит, находится в Вене, кажется, у какого-то г-на Бауэра. Я сказал Троцкому, что, если он хочет, я распоряжусь, чтобы она была ему послана. Вместе с этим я его просил о некоторых военнопленных, например, Л. К. И В., относительно которых говорят, что с ними плохо обращаются. Троцкий принял это к сведению, заявил, что он против дурного обращения с военнопленными, и обещал справиться. При этом он, однако, подчеркнул, что эта его любезность не находится ни в какой связи с его библиотекой и что он во всяком случае исполнил бы мою просьбу. Свою библиотеку он действительно хочет получить.
11 января. До и после обеда происходили продолжительные заседания комиссии по территориальным вопросам. Русская делегация участвовала целиком, кроме украинцев. Я заявил Кюльману, что я участвую только в качестве секунданта, так как германские интересы задеваются этими вопросами неизмеримо больше, чем наши. Я только от времени до времени вставляю слово. Троцкий после обеда сделал тактическую ошибку. В речи, доведенной им до страстности, он заявил, что мы ведем фальшивую игру, что мы стремимся к аннексиям и придаем этим аннексиям оболочку права на самоопределение. Он с этим никогда не согласится и предпочтет разрыв дальнейшему ведению переговоров в таком духе. Если бы мы были честны, мы бы позволили представителям Польши, Курляндии и Литвы приехать в Брест, чтобы высказать свои пожелания независимо от нас.
При этом необходимо заметить, что с самого начала переговоров спор идет о том, вправе ли нынешние законодательные органы в оккупированных областях говорить от имени народов этих областей или нет. Мы на этот вопрос отвечаем утвердительно, русские же - отрицательно. Мы поэтому сразу согласились на предложение Троцкого пригласить сюда представителей этих областей, но прибавили, что если они будут признаны экспертами, мы примем их заключения к руководству. Любопытно было наблюдать, как охотно Троцкий взял бы свои слова обратно. Но он сразу нашелся, сохранил внешнее спокойствие и просил перерыва заседаний на сутки, чтобы обсудить наш ответ со своими коллегами. Надеюсь, что Троцкий не будет делать никаких затруднений. Если бы поляки были привлечены к участию, это было бы полезно. Трудность заключается в том, что и германцы неохотно желают видеть здесь поляков, так как им известно их антипрусское настроение.
В тот же день у Радека было столкновение с германским шофером, за которым последовало продолжение. Генерал Гофман предоставил в распоряжение русских делегатов автомобили для совершения ими прогулок. На этот раз автомобиль не был своевременно подан, Радек устроил грубую сцену шоферу, тот пожаловался, а Гофман взял шофера под свою защиту. Троцкий, видимо, находит поведение Гофмана правильным и запретил всей делегации вообще ездить на прогулки. Вот чего они добились, так им и следует! Никто и не пикнул. Вообще у них священный трепет перед Троцким. На заседаниях тоже никто в присутствии Троцкого не раскрывает рта.
12 января. Гофман произнес свою злополучную речь. Он ее обдумывал в течение нескольких дней и был очень доволен успехом. Кюльман и я, однако, не скрыли от него, что он своей речью достиг того, что тыл будет возбужден против нас. Это произвело на него некоторое впечатление, которое,, однако, было немедленно сглажено похвалой, которую поспешил выразить ему Людендорф. Положение, однако, обострилось, что было лишнее.
В следующие дни Чернин отмечает в своем дневнике сведения, полученные из Австрии, об отчаянном положении с продовольственным вопросом. Из Вены его просили обратиться в Берлин за помощью, так как иначе катастрофа неизбежна. В телеграмме императору Карлу Чернин пишет:
Я только что обрисовал Кюльману все положение. Он будет телеграфировать в Берлин, но смотрит, однако, весьма мрачно, так как и Германия страдает от недостатка продуктов. Я думаю, что единственная надежда на успех этого шага в Берлине заключается в том, чтобы Ваше Величество послали немедленно через посредство военных органов телеграмму императору Вильгельму с просьбой самому вмешаться для того, чтобы присылкой хлеба предотвратить революцию, которая иначе неизбежна. Я обращаю еще внимание на то, что начало беспорядков у нас в тылу сделает здесь заключение мира совершенно невозможным. Лишь только русские делегаты заметят, что у нас начинается революция, они не заключат мира, так как все их расчеты основаны на этом факторе.
