В эти далеко не лучшие времена (которые, однако, дают нам возможность предаваться любимому занятию – а именно жалобам на то, как плохи времена) слова выходят далеко за рамки своего значения. Вы, например, случайно не относитесь к тем, кто постоянно говорит «Это имеет смысл» независимо от того, есть ли там смысл или нет. Есть ли он там изначально или он выявится лишь позднее. Смысл явствует, но смысл неосуществим. Не имеет смысла убеждать себя в этом.
Или вы из тех, у кого все, что раньше считалось хорошим или красивым, теперь «функционирует»? Удивительно, как техническая функция внедряется в такую область, как литературные издательства. «Книга функционирует», – говорят там. Должно быть, этим хотели выразить смесь «удачного» и «коммерчески выгодного». Нетрудно догадаться, что и здесь тоже пытаются «сделать смысл».
Или вы современный оппортунист? В чем ваш протест? Не хотите ли вы сплутовать на своем же волнении? Скажите же, что вы находите это произведение искусства плохим. Скажите, что вы находите его лишенным вкуса. Скажите, что вы находите его отвратительным. Но только не говорите: «Это поляризует».
Она должна ездить и давать покой
У меня новая машина. Нет, вообще-то уже не новая. На коврике под пассажирским сиденьем уже лежат несколько камешков. Но я их не выбрасываю. Или это значило бы: я обыватель. Я делаю вид, что совсем их не замечаю.
На самом деле новая машина остается новой в те несколько секунд, когда продавец вручает вам ключ, желает удачи и вы садитесь в машину. Чтобы машина оставалась новой, я не должен был бы на ней ездить. Но если бы она стояла чистая, будто никогда не выезжала на улицу, и пахла бы салоном бизнес-класса Delta Air, это бы меня тоже раздражало. Но после торжественной передачи в автосалоне «Денцель»[66] я не мог просто заказать такси.
Мой почти-что-новый-автомобиль – это «Фиат Пунто Турбо», номер… я забыл, надо посмотреть. Купил я его в ноябре. (Тогда он действительно был новым.) Хотя получил его только на Пасху. Видимо, на итальянских автобанах постоянно были пробки. Но теперь-то он уже у меня. И он уже обкатан. А я еще нет.
Сперва я хотел бы в вашем присутствии прояснить для себя несколько главных вопросов. Во-первых: зачем в наши дни вообще нужна машина? Это пусть каждый решит для себя. Во-вторых: для чего мне машина? Правильно, до нашего офиса в Херренгассе гораздо удобнее было бы добираться на фиакре. Но я хочу:
1. Включить мою новую CD-систему и на три голоса (с БиБи Кингом и Эриком Клэптоном) петь When my heart beats like a hammer.
2. Иметь мобильное пристанище для курток, зонтов и пакетов.
3. И в случае надобности за восемьдесят минут быть в Нойпелле.
Третье: почему машина обязательно должна быть новой? Ну, старую уже не хочешь. То был красный «Дайхатцу Куоре»», то есть, по сути, не настоящая машина. Она мне нравилась, потому что если между буферами двух машин было хоть какое-то расстояние, она в него помещалась. Кроме того, за десять лет у нее не было серьезных поломок. Она знала, что не может позволить себе ремонт.
К сожалению, минувшей осенью у нее начал дымиться радиатор, словно из нее раньше срока клубами повалил святой фимиам. В автомастерской мне грубо сказали, как и полагается этим лопающимся от лошадиных сил людям разговаривать с владельцами не столь лихих транспортных средств: «Можете про нее забыть!» На альтернативный вопрос о восстановлении «ездоспособности»: «Не потянет. Да купите вы прямо за углом новую». Так я и сделал.
Хотя в восемнадцать лет я и поклялся никогда, никогда, никогда в жизни не быть расточительным, не обзаводиться новой машиной, когда вдесятеро дешевле можно купить исправную подержанную. Но коммунисты тех лет теперь живут в виллах. Нельзя смешивать идеологию и качество жизни.
Для меня качественная машина – это машина, которая способна ездить и давать покой (чтобы можно было слушать музыку).
Она ни в коем случае не должна издавать никаких странных звуков, поскольку Вилли и Ганса уже может не оказаться под рукой, как двадцать лет назад. Тогда я купил себе «Фольксваген-1600» 1969 года выпуска за десять тысяч шиллингов. Это была моя первая машина. На нее нельзя было косо взглянуть, иначе у нее то отказывала фара, то отваливался кусок обшивки, то пропадали какие-нибудь внутренности из мотора. Во время езды этот таз с гайками через каждые сто километров начинал издавать странные звуки. «Что это, Вилли (или Ганс)?» – спрашивал я. Вилли (или Ганс): «Остановись – я посмотрю». То были удивительные люди, им было интересно, что происходит в двигателе или под ним. Часто Вилли (или Ганс) говорил: «Продырявился топливный шланг». Или: «Выхлопная труба волочится». Или: «Только что порвался клиновой ремень». И прочие такие вещи. Я: «Что будем делать?» Ну, Вилли (или Ганс) все равно не планировал себе на выходные ничего лучшего. Есть удивительные люди, которые в свободное время часами лежат под машиной с разводным ключом и плоскогубцами, а сверху на них что-нибудь капает. В наши дни, к сожалению, ремонтируют только автомастерские. Там один только вопрос: «Что это за шумы?» обойдется тебе как минимум в один монтажный час. Поэтому после «Даф Дафодилла» за пять тысяч шиллингов (на нем ездили во времена крестовых походов), трех «Фольксваген-жуков», снятых с производства моделей (два светло-голубых, один оранжевый) и уже упомянутого «Дайхатцу Куоре» я созрел для настоящего автомобиля: для нового «Фиата Пунто Турбо».
