Следует отметить несколько специфических особенностей общественного устройства и организации рабочей силы в российской оружейной промышленности сразу после ликвидации крепостной зависимости. Во-первых, как и в случае с освобожденными крепостными, правительство видело в связях с землей и сельских общинах основу общественного строя. Возможно, с его точки зрения, было разумно поощрять освобожденных крепостных к сохранению земли и продолжению работы на ней, но для оружейников определенно не было экономического смысла оставаться землевладельцами и тратить часть своего времени на профессиональную сельскохозяйственную деятельность. Во-вторых, правительство проводило несколько непоследовательную политику в отношении профессиональной элиты оружейников. Предоставив большие привилегии старшим по возрасту и опыту тульским оружейникам, правительство ясно выразило желание вознаграждать и удерживать наиболее квалифицированных рабочих. В Сестрорецке и Ижевске, напротив, самые опытные оружейники могли получить паспорт и уехать. Многие так и поступили. В Ижевске, например, в начале 1867 года на заводе работало 4125 оружейников; к апрелю из них осталось 2637 человек. Как сообщила администрация завода, «большая часть оружейников, терпя крайний недостаток в семейном быту, спешили удалиться в разные места на промыслы» [Александров 1957: 104–106][248]. Конечно, сокращение государственных заказов накануне грандиозной программы перевооружения привело к простоям, однако похоже, что прежние опасения консерваторов, что государство потеряет рабочую силу в годы затишья, не были такими уж необоснованными.
С точки зрения экономической производительности и инноваций ключевой вопрос заключался в том, какие оружейники ушли с завода – самые преуспевающие и квалифицированные или, напротив, беднейшие и наименее квалифицированные. Мы не располагаем данными для ответа на этот вопрос, но все же можем сделать два вывода. Глебов считал, что, по всей вероятности, с завода прежде всего уйдут и самые преуспевающие, и самые неудачливые оружейники. Он утверждал, что при таком развитии событий завод не пострадает: самые процветающие оружейники («оружейники-капиталисты», как он их называл) превратились в посредников и больше не занимались изготовлением оружия, а у беднейших мало способностей [Глебов 1862: 190–191][249]. Однако, учитывая различную политику в отношении ведущих оружейников, можно сделать вывод, что если в Туле старались удержать их на месте, то в Сестрорецке и Ижевске им была предоставлена возможность уехать. Такая модель развития событий содержала в себе важные последствия для будущих изменений в производстве. Рабочие с меньшим трудовым стажем и не столь высоким положением в обществе меньше сопротивлялись установлению фабричной дисциплины, ликвидации домашнего производства и мерам по централизации работы, а авторитетные и опытные рабочие – ровно наоборот. Фактически, как будет показано ниже, усилия по рационализации производства столкнулись с наибольшими трудностями как раз в Туле.
В российской глубинке освобождение крестьян сопровождалось значительными волнениями, что оказалось изрядной неожиданностью для тех представителей власти, которые считали, что освобождение, дарованное сверху, предотвратит настойчивые требования освобождения снизу. С самого начала, с весны 1861 года, возникла неразбериха, связанная с тем, что и после провозглашения отмены крепостного права бывшие крепостные оставались во временнообязанном состоянии вплоть до заключения выкупной сделки, а это привело к беспорядкам. Если не полномасштабные восстания, то волнения возникли и на Тульском оружейном заводе. Стихийный протест, хотя и не давший результата, свидетельствует о народном недовольстве в этот период и дает некоторое представление об административной практике и социальных разногласиях на заводе, а также о функции публичного обсуждения, или гласности, как это называлось тогда.
Летом 1862 года специальная комиссия приступила к подготовке «Положения об устройстве быта оружейников Тульского оружейного завода, освобождаемых от обязательной работы». Однако, опасаясь внезапно лишить фабрику рабочей силы и не имея четкого представления об альтернативной административной структуре, комиссия размышляла два года. Оружейники потеряли терпение, о чем говорит появившаяся тогда рукописная прокламация «Голос тульских оружейников». По утверждению автора или авторов «Голоса», целью протеста было «путем гласности добиться правдивого следствия о заводских порядках». Рукопись, первоначально предназначавшаяся для эмигрантского журнала А. И. Герцена «Колокол», была изъята властями у тульского лавочника; отрывки из нее сохранились только в показаниях, представленных в Сенат. В результате протест так и не стал публичным и «само сочинение осталось без гласности» [Ашурков 1933: 141].
