Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв. - страница 14
Первые практические шаги в поисках путей к литовскому трону были предприняты в 60-х годах, после начала войны между Россией и Литвой. С этой целью Иван IV воспользовался пребыванием в Москве одного из наиболее знатных литовских аристократов, «воеводича виленского» Яна Глебовича, попавшего в плен к русским войскам после взятия Полоцка в 1563 г. Отпуская в середине 60-х годов Яна Глебовича из плена, царь взял с него присягу помогать осуществлению его династических планов[70].
В мае 1566 г. в Москву прибыл «человек» Яна Глебовича Шиллинг с грамотой на имя кн. И. Ф. Мстиславского[71]. На обратном пути Шиллинг был арестован по приказу жмудского старосты Яна Ходкевича и подвергнут пыткам по обвинению в том, что он договаривался об «отъезде» Яна Глебовича в Москву. Арест и пытки угрожали также самому Яну Глебовичу, но за него вступился соперничавший с Яном Ходкевичем за власть в Великом княжестве виленский воевода Миколай Радзивилл Рыжий. Со своей стороны Ян Глебович поспешил информировать короля о тех обязательствах, которые он был вынужден взять на себя, выезжая из Москвы. Запись этих обязательств стала в дальнейшем одним из главных пунктов обвинений, выдвигавшихся Яном Ходкевичем против «воеводича». Конец разбирательству положил королевский «декрет», по которому было признано, что Ян Глебович является «добрым и верным подданным» Сигизмунда II[72]. Поскольку при этом подчеркивался вынужденный характер присяги, а содержание представленного Яном Ходкевичем документа не подвергалось сомнению, можно полагать, что сохранившаяся запись[73] довольно точно передает обязательства, которые взял на себя Ян Глебович.
Ян Глебович должен был «приводить» Троцкого воеводу М. Радзивилла Рыжего, подскарбия земского и маршалка надворного О. Воловича, а также старосту жмудского Яна Ходкевича к тому, «абы они служили великому князю московскому». «Служба» эта должна была состоять в том, чтобы указанные магнаты «ниоткуда пана себе достать не хотели, кроме его рода, то есть его самого и детей его» и после смерти Сигизмунда II «взяли сына его за пана». Для продолжения переговоров Иван IV намеревался направить к литовским вельможам своего тайного «посланца» и Ян Глебович должен был добиться от них гарантий, чтобы с этим посланцем «ничего не учинили никакой хитростью»[74]. Свидетельство присяги ясно показывает, что к середине 60-х годов в Москве уже сложился конкретный план действий на случай смерти Сигизмунда II. Он состоял в том, чтобы занять литовский великокняжеский стол по соглашению с группой ведущих литовских магнатов. Выдвижение такого плана в условиях, когда в Великом княжестве в 60-х годах XVI в. проходили реформы, значительно ограничивавшие привилегии аристократии в пользу широких слоев шляхты[75], может вызвать удивление. Объяснением этому, возможно, является тот факт, что происходившие изменения не нашли почти никакого отражения в сообщениях бывавших на Литве в эти годы русских дипломатов. Последние в своих отчетах согласно подчеркивали ничем не ограниченную огромную власть в стране магнатской олигархии. Уже И. М. Воронцов, побывавший на Литве в 1556 г., характеризуя власть, которой пользуется в стране виленский воевода и канцлер Миколай Радзивилл Черный, сообщал, что он «выправил лист у цесаря: не станет короля… быти ему на Виленском княженье на Литовском»[76]. В 1558 г. нового русского посланца Р. Олферьева даже посещали многие «дворяне», жалуясь, что «от воеводы виленского насилованье им… великое, и отнимает все себе»[77]. В отчетах, написанных после заключения Люблинской унии, ситуация в стране рисовалась аналогичным образом: «А вся земля Литовская, — докладывал в 1571 г. посланник Г. Ф. Мещерский, — у короля положена на виленском воеводе на Миколае Юрьевиче Радивиле и волен он во всем, кому что дати и у кого что взяти, и слушают его да старосту жемотского всею землею»
