Неприглядный разлив нашей стихии, необузданность народного своеволия сказались больше с Февраля 1917. Напротив, Октябрьский переворот — и в Петрограде, и при московских боях, прошёл при народном безучастии, с обеих сторон действовали лишь малые группы. Апатия эта не намного лучше необузданного взрыва.
А большевики-то быстро взяли русский характер в железо и направили работать на себя. В советские годы иронически сбылось пожелание Леонтьева, что русский народ «не надо лишать тех внешних ограничений и уз, которые так долго утверждали и воспитывали в нём смирение и покорность… Он должен быть сызнова и мудро стеснён в своей свободе; удержан свыше на скользком пути эгалитарного своеволия». Сбылось — и с превышением многократным.
Селективным противоотбором, избирательным уничтожением всего яркого, отметного, что выше уровнем, — большевики планомерно меняли русский характер, издёргали его, искрутили. Об истаянии народной нравственности под большевицким гнётом я достаточно написал и в «Архипелаге» (Часть IV, гл. 3), и во многих статьях. Повторю здесь кратко-перечислительно. Под разлитым по стране парализующим страхом (и отнюдь не только перед арестом, но перед любым действием начальства при всеобщем бесправном ничтожестве, до невозможности уйти от произвола сменою местожительства), при густой пронизанности населения стукаческой сетью, — в народ внедрялась, вживалась скрытность, недоверчивость — до той степени, что всякое открытое поведение выглядело как провокация. Сколько отречений от ближайших родственников! от попавших под секиру друзей! глухое, круговое равнодушие к людским гибелям рядом, — всеугнётное поле предательства. Неизбежность лгать, лгать и притворяться, если хочешь существовать. А взамен всего отмирающего доброго — утверждалась неблагодарность, жестокость, всепробивность до крайнего нахальства. Как сказал Борис Лавренёв (ещё в 20-е годы, после гражданской войны): «Большевики перекипятили русскую кровь на огне». Было, было — и это ли не изменение, не полный пережог народного характера?!
Советский режим способствовал подъёму и успеху худших личностей. Удивляться другому: что добрая основа ещё во стольких людях сохранилась. И удивиться, что наш народ ещё не был необратимо подорван, иначе откуда взялись бы титанические силы на советско-германскую войну?
Вот советско-германская война и наши небережённые в ней, несчитанные потери, — они, вослед внутренним уничтожениям, надолго подорвали богатырство русского народа — может быть, на столетие вперёд. Отгоним от себя мысль, что — и навсегда.
Прозябание народа под Хрущёвым и Брежневым не отмечено гигантскими изломами, которые бы меняли народный характер. Наступила та, пророченная Леонтьевым, дремливая и как будто даже уютная покорность. Соками увядающего русского гиганта усиленно подпитывались окраины, всё созревая к рывку отделения, — а мы уж рады были, что не гонят нас толпами на уничтожение.
А затем дёрнули нас двумя безразумными, никак не рассчитанными Большими Скачками — Горбачёва и Ельцина. Не успев оглядеться, встроиться в перемены, ни подготовить себя и детей, ни сберечь последнего утлого имущества, мы прыгнули — нас бросили — не в «Рынок», нет! но — в Рыночную Идеологию (без рынка): «человек человеку волк» и «умри ты сегодня, а я завтра». Этот рублёво-долларовый удар — и по самой жизни, и ещё больше по психологии — оказался куда многопоследственней того «рублёвого» удара александровского времени. (И при всей нашей «перекипяченной на огне» крови — мы явили ещё новый всемирный рекорд терпения: жить покорнейше и без зарплат. Вот, можем рубить подземный военный кабель, чтобы торгануть куском цветного металла.)
Страшнее массовой нищеты — от гай-чубайской «реформы» настигло наш народ ещё новое духовное разложение. А самые смирные, трудолюбивые, доверчивые — оказались самыми не подготовленными к этому мощному дыханию Распада. И остаточному, ещё не вовсе погубленному народному характеру — чем загородиться от этого Распада? Какими остатками великодушия? живого сочувствия к чужой беде (когда и сам там)? готовности идти на помощь (когда и самому худо за край)? А главное, главное — как от этого разлагающего, наглого, всепобедительного тлетворства защитить детей?
