– Вы уверены, что попали правильно?
Я молча ткнул ему в лицо пропуск за подписью Кречета. Он вытаращил глаза:
– Что это?
– Сопляк, – сказал я веско, – это подпись президента. А ты – сопляк, понял? Или еще что-то непонятно?
Судя по его лицу, ему стало понятно, что Сибирь обеспечена, если ошибется хоть в слове или жесте. Уменьшившись до зайчика, метнулся назад, срочно звонил, верещал тонко и жалобно, буквально через минуту выскочил с извинениями, что дежурный офицер оказался не здесь, но сейчас придет, проводит, вот сейчас уже идет, идет...
Я молча позволил себя проводить новому дежурному через ухоженный двор к массивному зданию. Несмотря на все лепные украшения и кокетливый цвет, яснее ясного признавалось, что на самом деле оно и есть крепость с подземными казематами, складами оружия, запасами еды на сто лет в случае атомной войны...
Офицер, похоже, прапорщик или что-то вроде того, о прапорщиках я знал только по анекдотам, потому шел в надменном молчании. Есть люди, которые вежливость принимают за слабость, тут же садятся на голову, а согнать их труднее, чем не пускать сразу.
В дверях снова часовые, проверка документов, звонки, сличение подписи, снова звонки, я буквально видел, как бегут по проводам панические вопли, а навстречу такое же беспомощное: не знаем, решайте на месте, постарайтесь как-то вывернуться, отфутболить, затянуть...
Последним меня принял высокий подтянутый военный, перед ним почтительно тянулись, бросали руки к виску, притопывали, делали кру-у-у-гом и снова возвращались переспросить или уточнить.
У него было надменное лицо и погоны со звездами, значения которых я не понимаю. Серые глаза смотрели на меня с явным недоброжелательством:
– И вы полагаете, что это дает вам право рыться в наших архивах?
Он смотрел утомленно и брезгливо, как скучающий князь перед назойливым подростком из простолюдинов. Я скромно улыбнулся:
– Не я. Президент.
Он помрачнел:
– Наш уважаемый президент... боевой генерал, чью деятельность я безусловно уважаю. Но он не работал в наших органах, не знает специфику...
– Понятно, – прервал я невежливо, даже с удовольствием, ибо в его подчинении не работал, а с бумагой от президента можно наплевать на энкэвэдешника. – Не надо продолжать. Так и скажите, что отказываете. Я передам лично президенту. Слово в слово.
Я протянул руку за моей бумагой. Он сделал движение отдать, но в последний миг заколебался, больно уж я дерзок, независим, не прошу допустить, не умоляю. Но на самом деле, когда я уже поднимался по ступенькам, мелькнула мысль, что ерундой занимаюсь, зачем это нужно великому мыслителю, это дуракам всегда нужна дополнительная информация, а умному достаточно для мудрых выводов... Словом, уже хотел взять бумагу обратно совершенно искренне... а то и оставить, самому уйти к своей работе, Хрюке, компьютерным играм...
– У нас здесь высшая форма секретности, – сказал он. В глазах его я видел бессильную ненависть, почти хотел, чтобы распрямил спину и послал с моим президентом туда, где нам место, но майор, или кто он там, явно вспомнил о своей жалкой зарплате, потерянных вкладах, голодных детях, трудностях с поисками новой работы... И сказал совсем жалким голосом. – Если вы обязуетесь ничего не снимать, и не выносить...
– Да-да, – прервал я, не желая видеть унижение человека, который должен быть гордым и независимым. – И страницы вырывать не буду. Мне достаточно лишь взглянуть. Мне даже записи вести не придется.
– Тогда пройдемте, – сказал он совсем угасшим голосом.
Похоже, он понял причину моей торопливости, ему стало еще хуже, как и мне от того, что он понял.
