В летописи в сущности приведены 2-е версии конфликта с древлянами: Игорь замышляет взять с них дань, больше прежней – дружина требует содержания, вероятно недополученного против обычного, требует похода за данью… Но только С КОГО? Вот в этом пункте начинает проступать явственное рябление в смысле сообщения: и время – осень, и отсутствие имён конкретных данников в требованиях войска свидетельствует, что полагалось традиционное осеннее-зимнее «полюдье» – Игорь обратил его в давно замышляемую карательную экспедицию против древлян, на которых теперь возложили ВСЮ ОБЩЕГОСУДАРСТВЕННУЮ ДАНЬ НА СОДЕРЖАНИЕ ВОЙСКА за 945 год! Изъятие ресурсов проводится едва ли не теми же методами, какими Иван Васильевич Грозный донимался Новгородских измен в 1570 году… То, что организованного сопротивления, при наличии территориальной власти и администрации местного князя Мала, не было оказано, свидетельствует, что поход воспринимался именно как КАРА за какие-то объективные прегрешения; например, за неучастие в походе 944 года…
Но это так сказать текущая «порка» – обращением в будущее и на постоянной основе является фрагмент «прибавил к прежней дани новую»… По летописи некий «Игорь» в 914 году уже «возложил на них дань больше Олеговой»… Разумеется, это семантические оттенки, но ДОСЛОВНО исторический Игорь 945 года не просто увеличил размер наличной дани, а наложил в дополнение к «старой» дани ещё какую-то «новую». Только этим можно объяснить его непостижимый роковой поворот к Искоростеню после роспуска дружин: он вознамерился, «поразмыслив», забрать объявленную уже «новую дань» следующего года и за прошедший год, чем взорвал наконец древлянское долготерпение…
Две согнутые Берёзы Покляпые да Поганое болото, куда бросили разорванное тело князя стали на то воздаянием… Ярость расправы свидетельствует, что это был вырвавшийся из под контроля бунт низов, «…бессмысленный и беспощадный» – куда как расчётистей было бы, захватив князя, держать его заложником против порывов ярившейся власти, выторговывая права и поблажки… «Не приведи Бог видеть Русский Бунт…!» /А. С. Пушкин/
Попытки отговорить великого князя; многократно демонстрируемая древлянскими верхами гибкость и уступчивость; отмечаемое в тексте убийство Игоря, как дело не «Деревской земли» в целом, а «Искоростеня»; особая ярость Карательницы – Ольги именно против него создают косвенную, но цельную картину произошедшего. Есть одно выразительное обстоятельство: во всём тексте совершенно отсутствуют сведения об участии и роли в восстании князя Мала, о его дальнейшей судьбе: по законам эпическим и вассальным его участь должна быть прописана брутально беснующимися красками – ан НИЧЕГО!
…Далее эпическое повествование о тройной мести княгини Ольги сватающим её за князя Мала древлянам: первых 20 похоронила живьём в ладье в Киеве; второе посольство «лучших мужей» сожгла в бане в Киеве; и наконец, с малой дружиной перебила 5000 древлян, заманив и опоив на тризне по своему мужу в Деревской земле; тризне, её указом проведённой древлянами… Вполне эпическое повествование переходной эпохи, соединяющее родовую обязанность кровной мести с христианской троичностью повторения ритуала. Можно ли что-то извлечь из него?
Из самого назначенного летописью обряда Игоревой тризны, проведённой по нему ДРЕВЛЯНАМИ, следует, что от мздоимца – князя не было даже останков, в противном случае Ольга обязана была бы истребовать даже малейшую оставшуюся часть к тризне-погребению в Киеве, или ином родовом месте, к прочим могилам предков – тризна сакрально-родовой обряд и может проводиться только сородичами над сохранившемся телом. В совокупности это свидетельствует в пользу страшной расправы и Поганого Болота, поглотившего князя бесследно без огненного очищения – путь на Тот Свет по исходным древним славяно – русским воззрениям лежал через воду, т. е. реку, озеро, болото.
И, пожалуй, два наблюдения, читаемые из текста: летопись, расписывая сватовство древлян Ольги за Мала, НИЧЕГО НЕ ГОВИТ О САМОМ МАЛЕ, т. е. выводит его и его ближайшее окружение из под прямого обвинения, а и более того, из под всякого обвинения вообще; и косвенно свидетельствует о переговорах, длившихся всё зиму 945–946 гг., без «ладей» и «бань» – великокняжеской администрации чрезвычайно важно было расколоть лагерь восставших: текст летописи неопровержимо свидетельствует, что расправу над мятежниками Киев вынужден был осуществлять в одиночку, ни одна сторонняя дружина в событиях не упомянута, симпатии земель были явно не на стороне Киева.
