Смерть Ярослава нарушила спокойствие. Разгорелась внутренняя усобица, первая после мелкого конфликта 1232 г. и битвы на Липице 1216 г. Инициатором ее выступили Ярославовы сыновья: Александр, Андрей и Михаил. Княжичам грозило отстранение от власти, а возможно, и лишение волостей, ведь отец умер, когда многие из них были еще очень молоды. А для Александра утрата близости с великим князем могла привести к потере новгородского стола. Требовалось немедленное вмешательство.
Пока Ярославичи находились в замешательстве, великокняжеский стол — в соответствии с русским родовым правом — в конце 1246 г. занял следующий по старшинству Святослав Всеволодович:
«Святославъ князь, сынъ Всеволожу седе в Володимери на столе отца своего, а сыновци свои посади по городомъ, якожъ бе имъ отець урядилъ Ярославъ»[677].
Никаких серьезных изменений в волостных держаниях Святослав предпринимать не стал, но это не спасло его от гнева и недоверия племянников. У власти он не продержался и года:
«…и седе лето едино, и прогна и князь Михайло Ярославичь»[678].
По другим летописям, Святослава выгнал Андрей Ярославич[679], хотя, скорее всего, он действовал уже против Михаила, за которого потом вступился Александр. И началась «пря велия»[680], для разрешения которой все участники решили ехать к Батыю, верховному сюзерену, как и велит феодальное право. Причем отношения накалились настолько, что княжичи проделали путь в низовья Волги раздельно:
«Поеха Андреи князь Ярославичь в Татары к Батыеви, и Олександръ князь поеха по брате же к Батыеви»[681].
Батый разбираться в распрях не стал, а отослал княжичей к Гуюку. Это был хороший повод для Батыя продемонстрировать свою лояльность к новому императору, которому предоставлялось право судить подвластных улусу Джучи. Пока князья отсутствовали, управление землей контролировал Михаил, после смерти которого в ходе военных действий в Литве во Владимире вновь сел Святослав Всеволодович.
Только зимой 1248–1249 гг. Александр и Андрей вернулись из Монголии, судя по всему, еще до смерти Гуюка, который успел передать и заставить исполнять свое решение: Александр получил «Кыевъ и всю Русьскую землю», а Андрей сел «в Володимери на столе»[682]. По статусу старшим остался обладатель Киева, но фактически более значимым становился Андрей, располагавший теперь большими и материальными и военными возможностями.
Такое положение дел сохранялось недолго. Вскоре начался новый виток внутренних усобиц, из которых победителем, теперь уже безоговорочным, вышел Александр Невский, сумевший привлечь на свою сторону как монголов, так и жителей края. Считается, что Андрей пытался заигрывать с Западной Европой и Римом в поисках поддержки против монголов[683]. По сообщению В. Н. Татищева, он даже «дани и выходы» Орде стал платить «не сполна»[684].
В 1250 г. во Владимир прибыл новый киевский митрополит Кирилл, бывший печатник князя Даниила Галицкого:
«…иде изъ Киева въ Черниговъ, таже прииде въ Рязань, таже прииде въ Суздалскую землю, и сретоша его князи и бояре съ великою честию»[685].
Кроме обычного объезда подведомственных областей, Кирилл проводил оценку положения русских земель; возможно, пытался наладить внутренние связи, нарушенные монголами, а также зондировал почву для возрождения военно-политического альянса Романовичей и Юрьевичей. Для прояснения обстановки митрополит даже посетил Новгород и находившегося там князя Александра, который, однако, не проявил интереса к антимонгольскому альянсу. Двигателем возрожденного союза стал Андрей Ярославич, который даже женился на дочери галицкого князя Даниила. В эти же годы Северо-Восточную Русь могли посещать и папские послы.
Поздние летописцы изображают Андрея благородным борцом против интервентов-язычников. В его уста вкладываются благочинные восклицания:
«…лутчи ми есть бежати в чюжюю землю, неже дружитися и служили Татаромъ»[686].
Однако насколько дальновидны были планы княжича, сказать трудно. Скорее всего, основой его намерений была власть внутри волости, на которую претендовал старший брат Александр. Последний имел устойчивые отношения с Ордой и монгольскими ханами рода Джучи. Кроме того, статус новгородского князя вовсе не располагал к доброжелательным контактам с католическими миссионерами. Для Новгорода была характерна конфронтация с колонистами-крестоносцами, прикрывавшимися покровительством римского понтифика. При такой расстановке акцентов все действия князя Андрея напоминают провокацию, в ходе которой он сам же и пострадал.
