Эта последняя вспышка была не единственной в своем роде: изображение мерцало, как облако, в котором сверкает молния. Повторение было гипнотическим. На глаза Сенлина навернулись слезы.
– Как такое возможно? – прошептал он.
– Знаешь, что такое камера-обскура?
– Нет.
– Зеркала, мой мальчик. И один-два трюка.
Сенлин сосредоточился, определяя длительность последовательности, и решил, что она составляет не более пяти секунд. Пять секунд! А сколько лет жизни потратил Огьер, чтобы создать эти пять абсолютно великих секунд…
– Вспышки из-за пустых рамок, – объяснил Сфинкс. – Из первоначальных шестидесяти четырех двадцать восемь картин все еще где-то блуждают.
– Но они ведь и должны быть где-то еще?
Сфинкс сменил тему:
– Скажи мне, что ты видишь. Опиши это, как если бы ты был Зодчим. Освежи мои впечатления.
От такой уловки Сенлин нахмурился, но ответил на просьбу:
– Я вижу Купальни. Водоем. Я там был. Он похож на океан, лишенный ярости. Свет и прозрачность воздуха переданы безупречно.
– А что насчет девочки?
– Я спрашивал себя о ней. Меня всегда поражала ее меланхоличная поза, спиной к зрителю. Интересно, почему Огьер выбрал такой ракурс. Она всего лишь ребенок, но, взгляните, как она устала от мира. В ней есть что-то… потерянное, не так ли? Конечно, я могу целиком и полностью ошибаться. Я знаю о детях одно: они более вдумчивы, чем обычно считают взрослые. Мы часто сильно ошибаемся в суждениях о них.
– Верно.
Сенлин на мгновение закрыл глаза и насладился передышкой от ослепительного света.
– Кто она?
– Ты рассмотрел обстановку и девочку, но пропустил кое-что довольно значительное. Взгляни на воду под лодочкой.
Сенлин изучил пятно под болтающимся бумажным корабликом. Через мгновение он заметил, что игра света вырисовывает некие знаки. Эффект напомнил ему об использовании углей для рисования в ночном воздухе. Призрачный след задержался достаточно долго, чтобы разум мог различить форму, прежде чем белая вспышка поглотила ее.
– Это было число? Девятнадцать, да?
– Правильно.
– Зачем оно?
– Это часть ключа.
– К чему?
– К небесам, разумеется, – сказал Сфинкс. Анимация резко остановилась, загорелся свет. У Сенлина закружилась голова, когда вокруг них снова появился белый склон из пустых сидений. – Идем, я покажу.
В своей прежней жизни Сенлин мало что ненавидел сильнее, чем театральное фойе. Этот лишенный притягательности загон наполняли посетители, которые приходили и уходили, отчего в нем царило подобие всеобщей паники. Но хотя посетители были слишком заняты, игнорируя друг друга, это не мешало им выставлять напоказ свою успешность в жизни посредством тростей, галстуков, брошей, декольте, муфт, часовых цепочек, духов и профессионально отработанных акцентов.
Поэтому было странно стоять посреди фойе и чувствовать себя так непринужденно.
Не было ни красных веревочных лабиринтов, ни низкооплачиваемых капельдинеров в броской униформе. Низкие люстры горели не ярче свечи на прикроватной тумбочке. Диваны и мягкие кресла стояли вокруг милых ковриков. За пределами этой уютной гостиной виднелся ряд открытых лифтов, излучающих теплый желтый свет. Ряд гостеприимных выходов нарушала лишь одна закрытая стальная дверь. Такие обычно бывают в банках. Сенлин был разочарован, но не удивлен, когда Сфинкс подошел именно к ней.
На двери «хранилища» обнаружился круглый переключатель, который выглядел неким всевидящим оком. Переключатель окружала сотня цифр, что показалось Сенлину небольшим перебором, хоть он и не разбирался в таких вещах. На относительно незаметной табличке рядом с дверью значились любопытные слова: «Вавилонский мост».
– Что там такое? – спросил Сенлин.
– Я не знаю.
Сенлина удивила откровенность Сфинкса.
– Я думал, все это – ваш дом.
– Полученный по наследству, да. Но эту дверь Зодчий установил до моего появления. И комбинации у меня нет.
– При чем тут вообще мост?
Сфинкс положил руку на плечо Сенлину. От прикосновения тот вздрогнул и, повернувшись, уставился в собственное искаженное отражение. Он слышал хриплое дыхание Сфинкса по ту сторону зеркала.
– Том, я попрошу тебя взглянуть на мир по-другому. Сначала ты найдешь это забавным, потом разозлишься, потом испугаешься. Все это совершенно естественно. С возрастом открытия вызывают все более тревожные ощущения. Я хочу, чтобы ты не свернул с пути.
