– Если придется. Ты должен понять: я борюсь за будущее нашей расы, но есть те, кто хотел бы видеть, как все рушится.
– Вы имеете в виду Марата.
– Ты можешь думать, что знаешь его, но это не так. Он хочет запереть нас, хочет, чтобы работа не продолжалась. Бунт, который он поднимает, не на пользу ходам. На самом деле ему нет до них дела. Он циник, который предпочел бы править руинами, чем увидеть, как наша раса возвысится.
– Он о вас не лучшего мнения.
– Но ты-то что думаешь о нем? Он тебя очаровал?
– Я отчасти понимаю его чувства, но считаю методы безнравственными. Он пытался убить моих друзей; он пытался убить меня. Он назначил себя судьей и присяжным для ходов и, по-видимому, без зазрения совести прибегнет к смертной казни. Ради всего святого, он обучил своих последователей систематически уничтожать отличные книги. Нет, я не очарован!
– Он называет это рисование каракулей «изучением». От конца к началу, чтобы они ненароком не прочитали какое-нибудь слово; в какой-то момент слова теряют смысл и становятся абстрактными формами. Он хочет, чтобы его последователи разучились читать и думать.
– Это достойно порицания, – сказал Сенлин с неподдельным отвращением, хотя отвращение к миссии Марата не делало теорию Сфинкса о Башне более привлекательной.
– Я больше не могу позволить себе быть мифом. Я должен подтвердить свое влияние. Мы должны действовать. Мы должны стремиться. Пришло время тебе войти в Пелфию и проникнуть в ряды ходов.
– Но почему я? Вы же считаете меня некомпетентным обманщиком.
– Возможно, ты не самый умный или храбрый человек, которого я когда-либо встречал, но ты проницателен и умеешь выпутываться из неприятностей. Ты довольно скользкий парень, Том. И я думаю, из тебя выйдет отличный шпион.
Не позволяйте маленьким людям производить большое впечатление. Не растрачивайте свою красоту на зеркала. Не загадывайте желаний, ибо желания лишь заставляют проклинать ту жизнь, какая у вас есть. Никогда не забывайте, что стоите в конце длинной очереди коротких жизней.
Стезя супруги, герцогиня К. А. Пелл
Эдит чувствовала себя новой луной, которая постепенно наполняется светом.
В какой-то момент нарастания осознанности она поняла, что в комнате есть и другие люди. Их лица были знакомыми, хоть она и не могла сказать, как именно. Они за нею отлично ухаживали, уж это она понимала. Волосы младшей медсестры, разговорчивой и неутомимой, были острижены коротко, как у новобранца. Ее лицо отличалось выразительностью, а лавандовые глаза сияли. Старшая медсестра почти ничего не говорила и была такой крупной, что от ее шагов сотрясался пол.
Почему она в постели? Эдит не могла вспомнить. Она точно не знала, где находится, хотя этот вопрос ее не очень беспокоил. На самом деле ее ничего не беспокоило. Совсем ничего.
Молодая медсестра покормила ее теплым молоком, смешанным с овсяной кашей, и вытерла подбородок. Старшая медсестра расчесала ей волосы – грубовато, но с добротой. Эдит позволила щетке тянуть ее голову. Ей нравилось ощущение движения туда-сюда. Она на мгновение закрыла глаза, а когда открыла их снова, в комнате стало тихо и лампы едва горели.
Возникло ощущение, будто кто-то сидит у нее на руке. Это было совсем не больно. Что-то вроде постоянного давления. Каждый раз, когда она пыталась поменять позу, конечности сопротивлялись. Уж не парализовало ли ее? Нет, она не чувствовала оцепенения. Только безразличие.
Прошли часы, прежде чем Эдит решила посмотреть, кто сидит у нее на руке, и велеть ему убираться, потому что рука начала болеть. Она повернула голову…
Третья медсестра, одетая в аккуратную накрахмаленную униформу, сидела у нее на плече, как в дамском седле. Напевая бессмысленную мелодию, медсестра достала клеймо для скота из ведра с красными углями. Она высунула язык и прикоснулась розовым кончиком к светящемуся железу. Зашипел пар, и медсестра отстранилась, бормоча и шлепая сухими губами.
А медсестра хоть понимает, что Эдит очнулась? Она попыталась спросить, почему та сидит на ней, но выдавила из себя лишь хрип, и этого хватило, только чтобы привлечь внимание медсестры. Та улыбнулась и погладила «больную» по руке. Это не понравилось Эдит. Она чувствовала, как волоски на коже становятся дыбом, как кровь пульсирует в пальцах. Она чувствовала вес собственной руки, и по какой-то причине – не получалось точно вспомнить какой – это ощущение ее печалило.
