– С твоей точки зрения, вероятно, так и есть. У технологии есть свойство деградировать по мере того, как она отдаляется от первоисточника. В этом нет ничего странного. Таков естественный процесс: пользователи переделывают машину под свой уровень понимания. Инструмент мудреца становится игрушкой простака.
– Простака! – обидчиво повторил Сенлин.
– Не будь таким чувствительным, Том. Наслаждайся моментом. Перед тобой чудо света – зоотроп Огьера. Невозможно постичь гений, который требуется, чтобы создать такую вещь. Шестьдесят четыре раскрашенных панно, на которых каждое прикосновение кисти, каждый оттенок краски в точности соответствует следующему изображению в очереди.
Сенлин напрягал извилины, пытаясь вообразить себе такую вещь.
– Могу я увидеть, как он вращается?
– Сперва установим твою картину на место. Не соблаговолишь передать мне своего Огьера?
Сенлин достал свернутый холст. Тот долго пролежал у него в нагрудном кармане и немного истрепался по краям. Ему сделалось стыдно за то, что он так грубо обращался с ценным артефактом.
Железная полоса разделила зоотроп на два полушария: верхняя половина была решетчатой, как забор; нижняя содержала последовательность шкафчиков, и каждую дверцу украшал номерной знак, от одного до шестидесяти четырех. Сфинкс поворачивал колесо вручную, пока перед ним не оказался номер три. Он открыл шкафчик, достал пустой деревянный подрамник и начал тонкую работу по прилаживанию шедевра.
– Единственная складка испортит эффект, – объяснил он, растягивая холст.
– Сколько у вас картин?
– Терпение, Том. – Сфинкс вставил картину на раме внутрь шкафчика. – Надо занять места. Это всего лишь комната с проектором. Ты же не думаешь, что Зодчий рассчитывал втиснуть в этот чулан шестьдесят четыре сановника с женами, мужьями и свитой? Чудо так не показывают. Идем.
Сфинкс обогнул зоотроп и открыл дверь, скрытую в тени. Сенлин последовал за ним туда, где черный занавес покачивался, как густой лес на ветру.
Сфинкс исчез, и на один тревожный миг Сенлину показалось, что он каким-то образом забрел под его одеяние. Он заметался туда-сюда среди тяжелых штор, которые касались его, грубовато лаская.
Содрогнувшись от отвращения, он вырвался на хорошо освещенную сцену в просторном помещении.
Трибуны светлого амфитеатра перед ним поднимались так круто, что походили на утес. Сотни, возможно тысячи, белых бархатных сидений заполняли «склон» и балкон над ним. Гипсовый потолок напоминал раковину огромного наутилуса, расколотую пополам, и ее полости спиралью завивались к висящей в центре колоссальной люстре, подобной которой Сенлин никогда не видел. Она напоминала большой ветвящийся побег прозрачной морской капусты. Плоские листья перемежались с молочными сферами электрического света. Это было захватывающее зрелище.
Не дожидаясь, пока Сенлин придет в себя, Сфинкс спустился с невысокой сцены и начал подниматься по крутой лестнице между рядами. Закрыв разинутый от изумления рот, Сенлин поспешил за черной фигурой, похожей на дыру в холсте; он поднимался через две ступеньки зараз, но так и не догнал неутомимого Сфинкса. Тяжело дыша, Сенлин добрался до центра белых трибун, где устроился хозяин Башни, чьи строгие одежды собрались вокруг него, как расплавленный воск вокруг свечи.
Перед ними на черном фоне просцениума висел квадратный, совершенно белый экран.
– Я собираюсь выключить свет. Не бойся, – сказал Сфинкс.
Светящиеся сферы над ними тускнели и в конце концов сделались не ярче звезд в сумерках.
– Я не боюсь темноты, – сказал Сенлин, утопая в бархатной спинке сиденья.
Сфинкс наклонился над их общим подлокотником.
– Я не о темноте предупреждаю, дурачок. О свете, – проговорил он шепотом, который звучал как хор.
Зал наполнился цветными бликами, неистовыми, как утреннее солнце на лице спящего. От такой атаки на зрение Сенлин дернулся и моргнул, но запретил себе отворачиваться.
Он уставился на сияющий водоем из Купален, чья поверхность мерцала. Свет рассеивался по воде, которая, казалось, состояла из блестящих чешуек, маленьких и плотных, похожих на рыбьи. Девочка – теперь гигантская – больше не стояла неподвижно. Ее лодыжки шевелили тень в воде; косички покачивались над спинкой купальника. Бумажный кораблик, который она сперва держала крепко, опустился и выскальзывал из пальцев. Потом случилась ослепительная вспышка белизны – и сцена повторилась, и детская рука опять плотно сжимала кораблик.
