Как давно она оказалась на полу? Вероятно, прошло не больше часа, но ей казалось, что миновала вечность. Она слышала часы, но не видела их. Она старалась не думать о тиканье, потому что от него хотелось скрежетать зубами.
Частично она винила кровать. На таком мягком матрасе все тело немеет. У гамака надежное дно. А эта кровать – ну просто какая-то белая льняная яма.
Но не кровать отправила ее на пол. Прямой связи между двумя спальными местами не было. Все случилось из-за сна.
Во сне она была древней и слабой. Она жила в лачуге с дырами в крыше. Она уменьшилась в росте. Цепи, которые она когда-то носила небрежно, как украшения, стали слишком тяжелы для нее. У нее не было ни работы, ни друзей. Ночью она слышала, как кто-то возится рядом с лачугой. Кто-то заглядывал внутрь через дыры в крыше. Ее оставили в покое только потому, что у нее нечего было красть.
Ирен проснулась, дрожа от избытка чувств.
Сперва она собиралась немного позаниматься, чтобы устать. Приседания – хорошее, спокойнее упражнение, и она могла делать их сотнями. Или, по крайней мере, обычно могла. Сегодня она дошла до пятидесяти трех, когда внезапная боль в пояснице повергла ее на пол.
Если лежать совершенно неподвижно, боль ослабевала. Это был всего лишь спазм, а ей уже приходилось иметь дело со спазмами. Но этот затянулся надолго. Она искренне надеялась, что виновата мягкая постель. Иначе ей пришлось бы винить что-то похуже, что-то неизбежное.
Амазонка решила: подождет до утра, а потом встанет, даже если судорога не пройдет и боль убьет ее. Никто и никогда не застигнет ее беспомощно лежащей на полу вычурной спальни. С Ирен, разбивательницей корпусов, волочильщицей кораблей, бросальщицей цепей, такого не случится. Ни за что на свете.
Но лежать на полу и сердиться можно лишь некоторое время, а потом разум начинает блуждать – и ее мысли побрели куда-то в сторону мистера Уинтерса. Как Эдит обойдется без руки, если Сфинкс ее не отдаст? Она стойкая и храбрая, и, наверное, у нее получится вести достаточно полноценную жизнь. Может, даже счастливую.
Но движитель был не просто «достаточным». Механическая рука была безупречна. Крепкая и сильная, не знающая слабости, медлительности и боли. Если механизм ломается, его можно заменить.
«Если механизм ломается, его можно заменить».
Ирен не заметила, как снова заскрежетала зубами.
Что под саваном и зеркальной маской Сфинкса оказалась пожилая женщина, было лишь вторым по степени удивительности откровением.
Главным сюрпризом, по мнению Волеты, стал висящий в воздухе чайный поднос, на котором сидел Сфинкс, скрестив ноги и улыбаясь, надо сказать, немного самодовольно. Парящий серебряный поднос окрашивал полость внутри черного одеяния и пол в розоватый цвет. Это объясняло скольжение Сфинкса и его непостоянный рост. Ее. Ее непостоянный рост.
У нее на шее висела коробка, на лицевой стороне которой виднелась решетка динамика. Штуковина вроде рожка изгибалась в сторону впалого рта, где раструб ловил каждое слово. Волета предположила, что эта штуковина маскировала и усиливала голос.
Лицо Сфинкса было лоскутным одеялом из огрубевшей кожи и металлических пластин. Одна щека была медной, другая – живой и обвисшей от старости. Один глаз был телескопической медной лупой. Одно ухо было настоящим и мясистым, как случается с ушами стариков, а другое представляло собой безупречную золотую раковину. Зубы, которые она обнажила в улыбке, были сделаны из драгоценных камней: бриллиантов, сапфиров, изумрудов и рубинов. Во рту у этой сморщенной старушки с белыми и тонкими, как дымка, волосами хранилась королевская казна.
Но столь пестрая внешность не помешала Волете явственно разглядеть характер женщины и узнать в ней родственную душу.
– Выглядишь так, будто прожила интересную жизнь, – сказала девушка.
Сфинкс отвела трубку ото рта:
– Несколько жизней. – Ее настоящий голос дрожал, но звучал отчетливо.
– Могу я прокатиться на твоем чайном подносе?
– Если для начала ответишь на вопрос.
– Мне было интересно, когда до этого дойдет. Ладно. Валяй. Бей что есть силы.
– Томас Сенлин в заговоре с ходами?
