Время от времени Кейт подносила ткань к лицу и касалась ее щекой. Разумеется, очень осторожно, чтобы кожа не оставила на ткани жирных пятен. Ей просто хотелось навсегда сохранить в памяти ощущение этой пушистой мягкости. Хотелось понять, как нечто, столь практичное с виду, на самом деле может быть на ощупь таким роскошным? Это было то самое свойство «роскошной бедности» или «luxe cache», «скрытой роскоши», как говорили Хозяйки; и именно это делало каждое изделие Шанель поистине выдающимся.
Перекрутить. Натереть воском. Перекрутить. Кейт и не вспомнила о перерыве на обед, и он закончился без нее. Чай совершенно остыл. Руки так сводило от усталости, что она с трудом могла как-то растереть их и немного согреть. Но ей нужно было во что бы то ни стало продолжать работу и сделать как можно больше, чтобы уйти пораньше – желательно до того, как мистер Чарльз соберет всех и сделает свое заявление, – и успеть к мессе в собор Святого Патрика. И – после того, что случилось в прошлый уик-энд, – попросить об исповеди.
Я утратила разум. Но разве могла она не думать о том, как пахнет кожа Патрика? Как спокойно, ритмично он дышал, когда она уснула в его объятиях таким чудесным, безмятежным сном? Она, конечно, никогда бы не решилась ни о чем таком рассказать на исповеди отцу Джону. А в соборе Святого Патрика ее никто не знает. Как и Патрика Харриса. Если ей удастся удрать хотя бы за несколько минут до окончания рабочего дня и прибежать в собор еще до того, как там начнется таинство причастия, все будет нормально. Считается, что если ты приходишь до начала божественной литургии причащения, то считаешься ее участником, – по крайней мере, так утверждает Мейв. А уж она-то хорошо это знает. Мейв частенько ухитрялась проскользнуть в Доброго Пастыря в последнюю минуту, как раз перед тем, как начинали раздавать облатки; казалось, словно она просачивалась сквозь потолочные балки.
– Мейв, прикроешь меня сегодня? – спросила Кейт. – Мне всего минут на десять раньше нужно уйти.
Мейв пробурчала нечто нечленораздельное, возможно, означавшее «да». Она все еще сражалась с белым платьем «от Диора». Расшитый стеклярусом лиф требовалось непременно расставить, но это совершенно испортило бы весь дизайн.
– Так я могу на тебя рассчитывать? – снова спросила Кейт. – Ты отметишь, что я ушла ровно в шесть?
– Естественно, – буркнула Мейв, но даже глаз на нее не подняла.
Это было странно. И вообще – Кейт только сейчас об этом подумала – за весь день никто, похоже, ни разу прямо на нее не посмотрел. Может, с ее внешним видом что-то не так? Кейт сходила в туалет и посмотрелась в зеркало. Ее белая хлопчатобумажная юбка, безусловно, нуждалась в глажке, особенно сзади, где она так измялась, что напоминала гармошку. И чулки она забыла надеть. И подкраситься тоже забыла. Голова у нее была настолько занята мыслями о Патрике Харрисе и ее, Кейт, бессмертной душе, что она явилась на работу в совершенно неподобающем виде!
Жаль, подумала она, что никто мне раньше об этом не сказал. Но ведь действительно никто не сказал ни слова! А может, никто ничего и не заметил? Может, ее никогда никто толком не замечает? Даже Шуинн, который зашел, чтобы спросить у Кейт о сроках сдачи заказов, так ни разу и не посмотрел ей сегодня в глаза.
Я невидимка, думала Кейт.
Интересно, сколько раз за эти шесть лет она приходила на работу и уходила с работы никем не замеченной? А сегодня даже мисс Софи – когда она после ланча остановилась возле Кейт, чтобы посмотреть, как получается простежка, – сказала лишь «Отличная работа» и пошла прочь. Возможно, мистер Чарльз прав. Миссис Вриланд, например, обладает чрезвычайно простецкой внешностью; лицо у нее совершенно лошадиное, и даже мать всегда считала ее «уродливым ребенком». И все же, став взрослой, она не утратила храбрости и присутствия духа; она жила в квартире со стенами кроваво-красного цвета, учила женщин поступать так, как им хочется, и носить то, что им хочется, даже самые безумные одежды. «Почему вы не моете вашему светловолосому ребенку голову выдохшимся шампанским, как это делают во Франции? И почему не носите фиолетовые бархатные митенки буквально со всем, что вам самой нравится? А может, вам хочется превратить старую шубку из горностая в купальный халат?» А кому, скажите на милость, нравится украшать собственные уши огромными красными пятнами? Миссис Вриланд! Но раз так делает она, значит, так будут делать и все остальные.
