– В сердце… ге-ге-ге-ге… Израду – в сердце!
– Избави, царь!..
Две искорки застывших зрачков колюче впились в обезумевшие глаза Басманова.
– В сердце! Ге-ге-ге-ге…
Вздрагивающая рука угрожающе потянулась к горлу опричника.
– Коли!
Точно в бреду, принял Федька нож от Грозного и пырнул им в грудь отца.
– Да и ты, пес, за ним беги! – побагровел вдруг царь и, с бешеной быстротой выхватив нож из груди убитого, полоснул им по горлу Федьку. – Опостылел!
Хихикающий смешок угрожающе рос, наполнил терем грохочущим хохотом и разлился по хоромам звериным воем.
– Царь! Преславной царь! – взывал тщетно прибежавший на шум Годунов. – Опамятуйся, царь!
Грозный неожиданно оборвал хохот.
– Убрать!
И, торопливо утирая руки о полу кафтана, попятился к опочивальне.
* * *
Гостинодворцы пришли с челобитной к царю.
– Разор, государь! Дыхнуть Бабак нам не дает! Все пути торговые занял, разбойник!
Заблюда трижды перекрестился на образ и с опаской поглядел на царя.
– Дозволь!
– Реки!
– Слух идет – Вяземской-князь с Куракой-Унковским и Темкиным под короля Литовского надумали отдаться.
Пряслов сердито фыркнул:
– По то и Бабаку воля, что чмутьяны с Литвой взяли его под свою окаянную руку.
Рожков отстранил Пряслова и, погрозив Заблюде, пытавшемуся что-то сказать, строго наморщил лоб:
– Не милы нам, царь, князь-бояре, да не обессудь: еще постылей те Вяземской да Унковской.
Грозный жалко усмехнулся:
– Выходит – в земских спасение?
– Да и не в Вяземских!
– Так в ком же?! В ком?!
На другой день, во время сна, были задушены Вяземский, Темкин и Курака.
* * *
Иван-царевич по-отцовски приподнял острые плечи и раздраженно махнул рукой:
– Аль при мне блудить тебе несподручно, что все норовишь на охоту меня спровадить?
Параскева обвила руками вздутый свой живот и обиженно вздохнула:
– Извелся ты, господарь, в думках нечистых, а вины аз за собой не ведаю.
Прищуренный взгляд едко скользнул по ее лицу.
– Все-то вы, Соловы, бабы распутные!
И, багровея, больно вцепился в руку жены.
– Не зрел аз нешто, как ты вечор в оконце батюшке кивала?!
Через силу сдерживаясь, чтоб не избить жену, он выскочил в терем брата.
Федор сидел за мраморным столиком и, высунув кончик языка, безучастно пересыпал с руки на руку горсть сверкающих камешков.
В углу, на медвежьей полости, сладко спал Катырев.
Увидев возбужденного брата, царевич потихоньку оттолкнулся к краю столика и, будто вспомнив о чем-то, суетливо подошел к боярыне.
Но Иван не обратил внимания на Федора и, вызвав стольника, приказал подать вина.
Через дощатую переборку слышно было, как Параскева сдушенно стонет и шепчет проникновенно молитвы.
– Блудная девка! – зло скривил губы Иван, вырывая у вошедшего стольника мушерму и ковш.
За окном шептались о чем-то увядшие листья. Небо супилось, собирало угрюмо свинцовые брови свои. Над лесом клубилась грязная ткань тумана. В сенях гулко отдавались шаги дозорных.
Вдруг Иван приложил к уху ладонь.
– Отец! – узнал он шаркающую походку Грозного и дробные постукивания посоха.
И тотчас же из светлицы Параскевы донесся ворчливый голос:
– Ужо недосуг и принарядиться для меня! У-у, мымра!
Параскева застенчиво закрыла руками полуобнаженную грудь.
Неслышно поднявшись из-за стола, Иван на носках подошел к двери и чуть приоткрыл ее.
– Убери ты брюхо кобылье! – уже громко прикрикнул царь.
Сноха что-то забормотала, оправдываясь, и отошла за скрыню.
Слабый голос женщины, смущение ее, вздутый живот, трепетно колеблющиеся груди и нервное дыхание пробудили в Грозном чувство гадливости, непостижимо смешанное с каким-то животным томлением.
Не отдавая себе отчета, он вплотную подошел к Параскеве.
– Бесстыжая! Ты бы еще нагой встретила царя!
Иван ворвался в светлицу.
– Не займай, отец!
Грозный оттолкнул плечом сына и назло ему облапил сноху.
– Отец!
Сведенные судорогой пальцы царевича впились в горло Иоанна.
– Мало девок тебе?! Мало тешился с Евдокиюшкой моей?!
Федор, подглядывавший в щелочку за ссорой, забывая осторожность, прыгнул к брату и оторвал его от отца.
Грозный рухнул на лавку.
– Уйди, Ивашка! – зловеще пристукнул он посохом и налитыми кровью глазами уставился на сына. – Уйди!
