– Всё, что угодно, дорогой…
– Ту ночь мы проведём с тобой не в будуаре, а в спальне, на нормальной кровати. Хорошо?
Матильда улыбнулась.
– Я согласна: пусть будет так, как ты того желаешь… – томно прошептала она.
Василий совершенно сомлел от счастья.
Вдруг выражение лица Матильды посерьёзнело:
– Скажи, а чем твой брат объясняет своё желание разделить капитал?
Глызин не ожидал столь резкой смены темы беседы.
– О-о! Душа моя, я не хочу сейчас говорить об этом. Когда ты рядом, я мечтаю лишь об одном…
Матильда мягко отстранилась и продолжила.
– Кажется, у меня есть на сей счёт определённые соображения…
– Я и не сомневаюсь, душа моя, что ты умная женщина, но…
– Сначала выслушай! – перебила нетерпеливо баронесса. – Я уверена, Василий, что на решение твоего брата повлияла какая-то женщина. Не спорь, моя интуиция никогда ещё меня не подводила… У него есть любовница?
– Да почём же мне знать?! Илья молод, здоров… Может, у него их даже несколько… Однако с чего ты решила, что здесь замешана женщина?
– Я же говорю – интуиция… Ну, то есть чувствую я так… Если хочешь, разбираюсь в подобного рода делах… Да, да, не удивляйся! Поверь, именно какая-то женщина настраивает твоего брата на раздел капитала. Подумай, кому из твоего окружения это может быть выгодно?
У Глызина потемнело в глазах от страшной догадки: «А не слишком ли часто все эти годы я заставал братца у себя дома в обществе Анастасии? Да и разговаривает она с ним не в пример ласковей, чем со мной…» Голову, как и днём, пронзила резкая боль.
* * *
Проводив любовника, Матильда фон Штейн взяла подсвечник с тремя зажжёнными свечами и подошла к окну. Несколько раз описав свечами полукруг, замерла в ожидании.
Вот, наконец, и долгожданные шаги в коридоре! Баронесса распахнула дверь будуара:
– Серж!
Вошедший мужчина тотчас заключил её в объятия.
– Я весь продрог, дожидаясь, пока этот купчишка уберётся отсюда.
– Идём, я согрею тебя, – потянула Матильда мужчину за руку, увлекая вглубь будуара.
Серж фон Нагель заметил на сервировочном столике початую бутылку бургундского.
– Ты поила этого мужлана нашим любимым вином?
– Извини, Серж, это для пользы дела. Вот, смотри… – Матильда указала на стопку ассигнаций.
Барон пересчитал:
– Две с половиной тысячи. Негусто…
– Это пока. Я попросила десять, и на днях Глызин обещал завезти мне остальную сумму.
Барон фон Нагель усмехнулся:
– Ловко у тебя получается… А ты не обратила внимания: он носит при себе чековую книжку?
Матильда удивлённо повела аристократической бровью:
– Чековую книжку? Не знаю. У меня не было времени проверить его карманы… Однако я поняла, на что ты намекаешь.
– Прекрасно! – воскликнул барон фон Нагель. – Ещё немного, и мы с тобой заживём спокойно и в своё удовольствие.
– Ах, Серж, мне отчего-то не по себе. Слишком уж наследили мы в Новоапостольском!
– Не бойся. Надо просто отсидеться. Потерпи. Побудь ещё немного в роли содержанки богатого купца. Скоро всё утихнет, и мы уедем.
– Может, вернёмся в Петербург?
– Нет, это слишком опасно. Господин Бенкендорф работает гораздо шустрее своих московских коллег.
– Если б ты знал, Серж, как тяжело мне изображать с этим мужланом страстную любовь! Поверь, с тобою никто и никогда не сравнится… – с этими словами Матильда увлекла-таки барона на розовый диванчик.
Понукаемые кучером лошади вот уже почти час трусили по знакомой дороге из Измайлова в Москву, а Василий Иванович думал всё об одном: «Ох, Матильда, ох, умная баба! Недаром из аристократов… А моя-то, моя-то учудила! Нечего сказать, хороша жена… Ишь, как обложили меня с братцем со всех сторон! Видать, давно снюхались… А братец-то каков мерзавец! Тоже мне – родная кровь, называется! А сам, значит, и капитал разделить, и жену увести… Ну, умники… Ну, разумники… Ничего, я всё равно умнее их! Ещё посмотрим, кто кого! Вот пригрожу Анастасии разводом, посмотрю, как она запоёт! Ещё и Полинушку себе отсужу! Жену же, подлюку, без копейки оставлю! В ногах будет валяться – умолять простить! А я не прощу! Лучше на Матильде женюсь…»
* * *
Мадемуазель Амалия давала Полине урок живописи. Девочке и прежде очень нравилось рисовать, но сегодняшняя тема особенно пришлась по душе: гувернантка разрешила рисовать животных.
