Когда с кофе и круассанами было покончено, баронесса пригласила гостей в главную залу – ознакомиться, наконец, с коллекцией.
Полянский окинул взором картины в солидных багетах. Не будучи специалистом, он, разумеется, не смог определить с ходу, подлинники это или искусные подделки, и оттого в очередной раз сконфузился, одновременно кляня себя за то, что отчего-то по-прежнему не питает к несчастной вдове доверия.
Грачёв же, напротив, пришёл от картин в неописуемый восторг. Мало того, что в коллекции были представлены работы известных даже ему европейских художников, – поражал ещё и грамотный подбор картин! Андрей Генрихович остановил свой выбор на картине выдающегося датского живописца, запечатлевшего в своей работе сцену сельской семейной идиллии.
Баронесса, одобрив его выбор: «О, сударь! Вы – истинный знаток настоящего искусства!», назвала цену: девятьсот рублей. Грачёв обрадовался: в его портмоне томилась тысяча рублей.
Полянский выразительно взглянул на друга. Тот значение взгляда понял, но теперь не знал уже, как ретироваться.
– Сударыня, – пришёл Алексей Фёдорович на помощь Андрею Генриховичу, – и картина прекрасна, и коллекция ваша заслуживает всяческой похвалы, но…
– Вас что-то смущает, Алексей Фёдорович? – удивлённо вспорхнули ресницы Матильды фон Штейн.
У Полянского снова возникло ощущение, что ему уже знаком этот акцент…
– Нет, нет, помилуйте! Ровным счётом ничего! Просто поймите правильно и нас! Мы с Андреем Генриховичем люди торговые, привыкли каждую покупку скреплять соответствующим документом… Вы не будете против, если мы пригласим назавтра с собой нотариуса, дабы оформить наше приобретение по всем правилам?
Баронесса наградила несостоявшихся покупателей поощрительной улыбкой:
– Я буду ждать вас завтра к пяти пополудни. Разумеется, вместе с вашим нотариусом. Надеюсь, вас устраивает это время?
– Вполне, сударыня…
Грачёв и Полянский откланялись, на прощание поочерёдно и трепетно приложившись к нежной ручке баронессы.
* * *
Вернувшегося на Воздвиженку Полянского поджидал ответ из Архива, в коем чёрным по белому сообщалось, что статский советник фон Штейн (лицо вполне реальное!) полугодом ранее переведён (с повышением в чине и должности!) на службу в Петербург.
Поручик возликовал: интуиция и на сей раз его не подвела! «Вдова Матильда фон Штейн» – та самая мошенница!
Однако его тотчас же захлестнули и противоречивые чувства: «Столь очаровательная женщина и… преступница?! Бог мой, что же творится на свете! Ну, кто бы мог подумать? Скольких же людей ей благодаря своей красоте удалось обмануть за истекшие шесть месяцев?!»
* * *
Время близилось к четырём дня. Не сомкнувший всю ночь глаз и с утра уже изрядно нервничающий Полянский решил не дожидаться назначенных пяти часов. Распорядившись немедленно подать экипаж и прихватив с собой нескольких коллег (кто знает, с чем придётся столкнуться?), он отправился в Новоапостольский.
Жандармы (все в штатском, дабы не привлекать к себе внимания) окружили знакомый уже дом. Полянский, крепко сжав в руке пистолет, решительно вошёл в парадную…
На стук в памятную дверь никто не ответил, однако та легко подалась, отворившись сама собой. На сей раз встречать гостей «предупредительная хозяйка» явно не спешила.
Поручик тотчас всё понял.
На всякий случай поднялся на второй этаж. В гостиной на столе красовались три кофейные чашки и ваза с крошками от круассанов.
Поручик прошёл в главную залу. Увы, все картины бесследно исчезли – их место заняла карта червонного валета, пришпиленная к стене дамской булавкой.
Не удержавшись, Алексей Фёдорович (с некоторой даже ноткой восхищения) громко воскликнул:
– Елизавета Кшесинская! Вам удалось-таки провести меня!
