– Да-а… Поистине земля русская богата самородками и талантами! Может, молодые художники объединились? А что? Их работы не шибко расходятся, вот они и придумали, как денег заработать, – предположил Грачёв.
– Возможно, возможно… А главное, представьте себе, на их удочку попались весьма солидные и грамотные люди!
– Ну что тут можно сказать, голубчик? Дорогие картины надо приобретать с великой осторожностью! Для того ведь и существуют специалисты, способные без труда отличить подделку от подлинника…
– Так в том-то и дело! Многие пострадавшие тоже приглашали такого рода специалистов, однако и те не смогли распознать подделок! Сей факт вскрылся уже гораздо позже и при совершенно других обстоятельствах… А самое интересное – в деле вновь фигурирует красивая дама с манерами аристократки!
Грачёв на энтузиазм Полянского не отреагировал: его мысли были заняты сейчас совсем другими вещами.
– Алексей Фёдорович, мне нужна ваша помощь!
Полянский удивлённо вскинул брови:
– Помогу всем, что в моих силах.
– Скоро годовщина нашей с женой свадьбы. Как-никак, пятнадцать лет уже вместе, и мне, разумеется, захотелось преподнести ей какой-нибудь необычный подарок. Однако вот беда – ничего толкового не могу придумать. Посоветуйте, голубчик!
– Да, вопрос действительно сложный. Я, Андрей Генрихович, к сожалению, никогда не умел выбирать подарки… А что ваша супруга любит, чем увлекается?
Грачёв задумался: а в самом деле, чем увлекается жена? Интересный вопрос…
– Она много читает… Но, право, дарить в такой день книгу как-то не солидно. К тому же книг у неё и без того целая библиотека… Хотелось бы что-то дорогое, запоминающееся!
– Ну вы, батенька, меня и озадачили, – отозвался Полянский. – А, простите за нескромный вопрос, на какую сумму вы рассчитываете?
– Я недавно получил наследство, – поделился радостью Андрей Генрихович, – так что могу, пожалуй, шикнуть… Ну, скажем… на тысячу рублей!
Алексей Фёдорович присвистнул:
– Однако, Андрей Генрихович…
– Да знаю, голубчик… На наше-то жалованье особо не разгуляешься. А тут вот дядюшка в Петербурге недавно умер, светлая ему память… Словом, оставил мне дом на Фонтанке да приличную сумму денег в банке.
– Царствие ему небесное! – перекрестился Полянский и после подобающей паузы предложил: – А не пройтись ли нам в антикварный салон? Здесь недалеко…
Грачёв несколько растерялся.
– В антикварный салон? Я, право, не знаю. Честно признаться, я в антиквариате не силён… Врач ведь всё-таки, а не искусствовед, – добавил он извиняющимся тоном.
– Ну, тогда извольте, батенька… Мне более тоже ничего на ум не приходит.
Грачёв, немного поразмыслив, соизволил в итоге согласиться:
– Что ж, а давайте и впрямь пройдёмся после службы! Может, действительно присмотрим что-нибудь интересненькое…
* * *
Полянский и Грачёв вышли из душного здания жандармского корпуса на свежий воздух, и лёгкий мартовский морозец тотчас взбодрил их. Алексей Фёдорович деловито поправил шарф, укутывая горло.
– Ну что ж, идёмте, Андрей Генрихович.
И сослуживцы, не спеша, ибо Полянский по-прежнему не расставался с тросточкой, направились в антикварный салон.
Не успели они войти и осмотреться, как перед ними тут же, словно из-под земли, возник хозяин салона, Амадей Карлович Густав:
– Что желают достопочтенные господа?
– Подарок для жены, – признался оторопевший от неожиданности Грачёв.
Антиквар смерил его пристальным взглядом, надеясь с ходу определить возраст, положение и финансовые возможности.
– Прекрасно, сударь! Вы правильно сделали, что зашли сюда! Только у меня вы сможете приобрести достойный дражайшей супруги подарок!
Полянский, уловив в насыщенной еврейскими интонациями речи антиквара ещё и лёгкий немецкий акцент, обеспокоился, что без покупки Грачёв отсюда не уйдёт. Скорее всего, антиквар всучит ему безделушку какую-нибудь бесполезную и залежавшуюся, однако по выгодной для себя цене. И вряд ли она доставит удовольствие госпоже Грачёвой – женщине образованной и отнюдь не лишённой вкуса.
Густав тем временем вовсю радел перед покупателем, предлагая одну за другой статуэтки ангелочков, амурчиков, пастушек с козочками и прочую ерунду. Признаться, Алексей Фёдорович порой даже не определял с первого взгляда, что именно хотел изобразить в своей работе тот или иной автор.
