Стоит, кстати, заметить, что переход в православие немецких принцесс как непременное условие брака с членами царской семьи приводил, как и следовало ожидать, к неоднозначным результатам. Кто-то отдавался под крыло новой церкви искренне и даже истово, кто-то нес свой православный крест равнодушно, как ювелирное украшение, а кто-то, оставаясь в душе верным заповедям прежней веры, каждый поход в русскую церковь воспринимал как наказание. Показное православие в царской семье никогда и никем не обсуждалось. По понятным причинам именно здесь табу было особенно жестким.
Впрочем, в России XIX века если и не весь народ, то, во всяком случае, образованная часть общества уже прекрасно понимала, что любовь к европейскому комфорту, родство с немцами и даже формализм в вопросах православной веры сами по себе не являются ни преступлением, ни предательством по отношению к России. Времена, когда каждый русский, осмелившийся примерить на себя иностранный камзол, мог быть обвинен во всех смертных грехах, давно канули в Лету.
Из всех монархов, сидевших на русском престоле, откровенную нелюбовь к своей стране питал только один – Петр III, так и не смирившийся с тем, что ему досталась русская, а не шведская корона. Все остальные государи, невзирая на иностранную родословную, свое хлопотное российское хозяйство любили и служили Российской империи в меру сил и способностей. Ну а то, что именно сил и способностей царям часто не хватало, уже другой разговор.
Само представление о патриотизме среди русских постепенно изменилось. Как и все народы, начав с чисто внешнего, русские в своем анализе постепенно добрались до сути. Как и во многом другом, перелом здесь произошел в Петровскую эпоху, когда граждане от пустых споров по поводу длины и формы истинно русской бороды перешли наконец к дискуссии о национальных интересах. Петр I сумел во многом изменить представление о том, что для россиянина патриотично, а что нет.
Среди прочего первый российский император доходчиво объяснил своим подданным, что с точки зрения национальных интересов зарубежный специалист, твердо знающий, что такое шпангоут (пусть даже он католик с антихристовой трубкой в зубах), гораздо полезнее на верфи, нежели безграмотный славянин, соблюдающий все православные посты. Эта мысль, хотя и оспаривалась в России многими и многократно, дала свои всходы.
Иногда неожиданные. Иностранный специалист, вызванный из-за границы, чтобы помочь русскому трону, незаметно для окружающих на этот трон сел. Если разобраться, то всех российских государей, начиная с Екатерины II, с учетом их немецкой крови, заграничного воспитания, прочных родственных и деловых связей с другими европейскими дворами, привычкой опираться на чужеземных экспертов и т. д. можно рассматривать как главных иностранных специалистов (управленцев-менеджеров) Российской империи.
Второе пришествие «варягов» произошло буднично и незаметно. Сначала на трон ненадолго присела нерусская вдова Петра Великого, которую петровские сподвижники и иностранцы посчитали гарантом продолжения реформ. Затем к царской короне примеривался Бирон. Наконец, на престол взошла Екатерина II, сумевшая достичь вершины потому, что честно «выиграла конкурс на замещение вакантной должности», доказав сначала двору, гвардии и иностранным послам, а затем и всей России свою способность управлять империей лучше, чем кто-либо другой.
С этого момента иностранный менеджмент оказался встроен в русский царизм уже не на договорной основе, как это когда-то происходило на Руси с «князьями-контрактниками» (некоторые русские города на определенных условиях нанимали княжескую дружину на работу в качестве охраны), а в рамках устоявшихся правил престолонаследия.
А раз так, то многие упреки, которые на Западе привычно адресуют русским, справедливо переадресовать самой Европе – именно она в течение длительного времени поставляла России управленцев.
В случае успешного царствования вопрос о происхождении «менеджера» подданных Российской империи волновал мало. Екатерина II воспринималась как истинно русская императрица, действующая в национальных интересах России. Зато неудачникам, вроде последнего российского императора, об их иностранном происхождении, естественно, тут же напоминали. Во время Первой мировой войны немалое число российских обывателей искренне считало, что неудачи на германском фронте во многом объясняются предательством, «свившим гнездо» в немецкой семье царя.
