Великодушный образ мыслей царя служит верным ручательством того, что он хочет провести на деле преобразования, возможные в настоящем положении Польши, и надо желать, чтобы этому не послужили помехою манифестации, которые могут лишь раздражить его.
Вместе с тем сам Наполеон III в своих частных беседах с Киселевым настаивал на том, что Петербург должен пойти в Польше на значительные уступки.
Прямо противоположные рекомендации давала русским в это же самое время Пруссия. Устами Бисмарка Пруссия советовала, не входя в переговоры с мятежниками, подавить волнения с максимальной жесткостью. Объясняя прусским депутатам свою позицию, Бисмарк говорил:
Во всем этом деле речь идет вовсе не о русской политике и не о наших отношениях к России, а единственно об отношениях Пруссии к польскому восстанию и о защите прусских подданных от вреда, который может произойти для них от этого восстания. Что Россия ведет не прусскую политику, знаю я, знает всякий. Она к тому и не призвана. Напротив, долг ее – вести русскую политику. Но будет ли независимая Польша в случае, если бы ей удалось утвердиться в Варшаве на месте России, вести прусскую политику? Будет ли она страстной союзницей Пруссии против иностранных держав? Озаботится ли тем, чтобы Познань и Данциг остались в прусских руках? Все это я предоставляю вам взвешивать и соображать самим.
Задумывался Бисмарк и о другом варианте развития событий. Вице-президенту прусской палаты депутатов Берендту он говорил:
Польский вопрос может быть разрешен только двумя способами: или надо быстро подавить восстание в согласии с Россией и предупредить западные державы совершившимся фактом, или же дать положению развиться и ухудшиться, ждать, покуда русские будут выгнаны из Царства или вынуждены просить помощи, и тогда смело действовать и занять Царство за счет Пруссии. Через три года все там было бы германизировано.
Когда собеседник возразил Бисмарку, что все эти рассуждения несерьезны, тот ответил: «…я говорю серьезно о серьезном деле. Русским Польша в тягость, сам император Александр признавался мне в этом в Петербурге».
Итак, то, что русским казалось «в тягость», готовы были тут же подхватить пруссаки. Сразу же после начала польского восстания Пруссия приняла ряд энергичных мер в поддержку России: на границу были выдвинуты четыре полка, чтобы воспрепятствовать проникновению на прусскую территорию повстанцев, а жителей Познани власть предупредила, что любая помощь полякам будет расцениваться как государственная измена.
В Варшаву и Петербург направился официальный прусский посланник, чтобы еще раз предложить России военную помощь.
Великий князь Константин Николаевич, сидя в Варшаве, этот жест по достоинству не оценил. Управляющий дипломатической канцелярией князя не без иронии писал по поводу приезда делегации русскому посланнику в Берлине:
Признавая вежливость поручения, возложенного на этих господ, мы не можем отдать себе ясного отчета в причинах, его вызвавших. Для нас не существует смертельной опасности, и мы не доведены еще до того, чтобы нуждаться в содействии иностранных войск… Прусское правительство рисует черта гораздо страшнее, чем он есть в действительности.
Зато сам император и Горчаков жест Пруссии оценили, поскольку речь шла не только и не столько о Польше, сколько о смене внешнеполитических приоритетов в европейской политике России. Петербург принял решение переориентироваться с Парижа, с помощью которого он наказал австрийцев, на Берлин – Бисмарк мог помочь русским добиться пересмотра итогов Крымской войны.
Что же касается польских дел, то конвенцию по этому вопросу тут же подписали: Россия и Пруссия условились, что в случае необходимости их войска могут переступать совместную границу, а если окажется нужным, то и преследовать повстанцев на территории соседнего государства. Александр II решил, что такой вариант предпочтительнее, чем позволить Бисмарку начать эксперимент по ускоренной «германизации поляков».
Обнародование текста русско-прусской конвенции стало катализатором дипломатического похода Франции, Австрии и Англии на Россию. На Горчакова обрушился шквал нот, где указывалось, что на России, как на члене европейской семьи, лежит обязанность гарантировать спокойствие в Европе. Слова, аргументы и правовые обоснования в каждой из нот были различными, но главная мысль формулировалась одинаково: дайте Польше наконец то, чего она просит. К трем державам постепенно присоединились и многие другие европейские страны: за поляков ходатайствовали в то время Испания, Швеция, Италия, Нидерланды, Португалия и даже Турция. Уклонились от участия в дипломатическом натиске, сославшись на свой нейтралитет, лишь Бельгия и Швейцария.
