Дело не в том, что ему отводилось на выполнение задачи целых пять ничем иным не занятых лет; и не в том, что тридцатичасовой оборот Пиа-2 вокруг своей оси делал послеобеденный отдых как физической, так и социальной необходимостью; нет, вся атмосфера этой планеты смертоносна для быстроты и энергии. Он сказал себе, что здесь есть целый нетронутый континент размером с Новую Зеландию, который ждет его. Но он еще не принимался за работу.
Он обнаружил, что на своей кровати может сосредоточиться так же, как за письменным столом. Самые различные посторонние мысли приходили ему в голову. Офицеры, люди и автохтоны, например. Первые, очевидно, больше, чем люди, вторые — меньше. И как долго здесь, на Пиа-2, был всего один «офицер»? И кто он был, этот один? Неужели командир Станции отправлен сюда… сослан… из-за этой особенности? Или его отношение к людям всегда было таким и лишь здесь выступило на поверхность, как будто оторванность, изолированность смыла с его лица грим? Во всяком случае старик приспособился, был счастлив. Ломар знал людей похуже, чем командир.
Офицеры, люди и автохтоны. Глупая фраза, типичная фраза официального документа. Токи. Оскорбительное название, особенно когда его используют, чтобы отграничить от людей, но сами токи его приняли. Старуха, которая прибирает его помещение, например.
— Два тока и человек хотят видеть вас, — сказала она ему утром.
Человек — старый «кэп» Кондерс, пришедший показать ему, какой путь проделывает кипа листьев краснокрылки в своем медленном движении через сушильные навесы токи-склада, где он распоряжался. Токи — Большой Ток и Шорти, так они назвали себя. А вопрос об их настоящих именах вызвал только недоуменные взгляды и улыбки.
Краснокрылка. Ее лист слегка напоминает крыло. Длинный и широкий, он вырастает из мясистого стебля, и Большой Ток обрубает листья своей мотыгой. Цвет листьев — красный с различными оттенками, от алого до малинового.
— Здесь еще совсем свежие растения, вы можете рассмотреть, — сказал старик. — Но если оставить их токам, растения будут лежать, пока не сморщатся, высохнут и станут коричневыми, да. Вот для этого вы, Ран, здесь. Чтобы было побольше растений. И чтобы защитить этих бедных писунов от рорков. Если бы не мы, рорки вскоре овладели бы всей планетой и очистили бы ее, да. О, доброе утро! Мало ли я их стрелял в свое время, а, Большой Ток?
И Большой Ток, подняв глаза от своих грязных башмаков, сказал:
— О, да, мист кэп, о, да.
Ломар возразил:
— Но зачем, кэп? Я хочу сказать, зачем в них стрелять? Разве они не безопасны, если не нападать на них первыми?
Нотка недоумения в налитых кровью глазах старика.
— Вы узнаете разницу, — сказал старик. — Вы не первый, кто приходит с верой в книги, написанные триста лет назад, да. Вы спросите этих парней, они знают, они вам ответят. Расскажи ему о рорках, Большой Ток. Давай.
Большой Ток перестал чесать под мышками, где белая кожа резко отличалась по цвету от остальной поверхности тела. Он тут же вздрогнул, трижды плюнул и погрузил носки ботинок в грязь.
— О да, — сказал он низким голосом. — Мы все умерли бы, если бы люди не защитили нас от пауков…
— Пауков?
— Так они называют рорков. Давай, Большой Ток, расскажи ему о том, как ты был мальчиком…
— Да, мист кэп. Когда я был мальчиком, мы жили в доме далеко от Токитауна. Моя мама пошла занимать огонь, потому что у нас в доме не было огня. А огонь был далеко. А у мамы маленькие дети. Уже наступила ночь. Ночью мы должны спать. А когда пришла домой мама с огнем, одного ребенка мы не нашли. Потому что вокруг кричали крайбэби. А мы не можем сказать, кто кричит: крайбэби или настоящий ребенок…
Большой Ток продолжал многословно рассказывать свою историю, а Ломар молчал. Он внезапно представил себе эту дилемму… Как можно отыскать плачущего ребенка, человеческого ребенка, когда все деревья, кусты и травы полны маленькими насекомыми — древесным созданиям, чей крик во всем мире был бы принят за плач ребенка?
— Потому что ребенок только научился ходить. Ночью, когда мы уснули, он, наверное, вышел из дома. Мы и искали, и звали. А потом услышали… ух!
