Доминик выругался и зажмурился.
— После смерти твоей матери я не сидел сложа руки, как тебе казалось. Я вел переговоры. Я старался избежать гибели людей. Любовь не делает никого слабым, она дает силу и способность сострадать. Если ты думаешь иначе, значит, мой трон унаследует дурак.
— Ты украл у меня возможность увидеть рождение моего ребенка. Заставил бросить Джинни одну в такой момент.
— Я годами пытался достучаться до тебя, но ты не обращал внимания или толковал все наоборот. Ты считал, что уважения заслуживает только мой титул. Я предпочел прибегнуть к радикальным мерам, чем смотреть, как ты губишь свою жизнь.
Доминик отшатнулся от отца, словно тот был ядовитым.
— Не знаю, в чем был смысл урока, ваше величество, но я понял, что не хочу иметь с вами ничего общего.
— Поезжай за Джинни, — спокойно сказал король. — Верни сына домой.
— А потом что? Ты будешь душить его правилами и относиться к нему так же холодно, как ко мне и Алексу?
— Когда ты поймешь, что я хотел сказать, ты извинишься. Не только за рукоприкладство, но и за то, что никогда мне не верил.
Принц сильно в этом сомневался.
Квартиру Джинни в Терра‑Мас давно продали, поэтому она обосновалась в доме матери. Решив на два года переехать в Ксавьеру, Роуз выставила его на продажу, но пока не нашла покупателей.
— Я как‑то не подумала, чем мы все будем питаться, — сказала Джинни начальнику своей охраны.
— У меня есть служебные кредитки. И позволение покупать все, что вы захотите.
— Интересно. Я убегаю из страны с наследником престола, а ее правительство намерено меня кормить?
Она оглядела скромное убранство маленького домика, где точно не хватало места для размещения рослых ребят из службы безопасности. К тому же среди оставшихся маминых вещей точно не было колыбели. И еще Джинни начинала испытывать угрызения совести, что покинула Ксавьеру прежде, чем Доминик хотя бы взглянул на сына.
Хуже того, она скучала по мужу.
Джинни пришло в голову, что ее желание бежать могло быть спровоцировано гормональными сдвигами. Но она напомнила себе, что Дом не торопился увидеть наследника и в любом случае планировал вырастить из него такого же не способного к любви мужчину, каким был сам. Этого нельзя было допустить.
Как и предупреждала Роуз, Джинни приняла необдуманное решение. Теперь ей следовало забыть обо всем и сосредоточиться на налаживании быта для себя, ребенка и их свиты. Беспокоиться о Доминике можно было в любое время, а еда и спальные места требовали немедленного внимания.
Отправив двух охранников за продуктами, Джинни отнесла младенца в спаленку матери, покормила грудью и устроила ему кроватку в ящике комода. Потом взялась за телефон: заказала детскую кроватку, белье, одежду, подгузники, а также несколько футболок и тренировочный костюм для себя. Начальник охраны предложил Джинни поужинать, но кусок не лез в горло.
Доминик принял душ на борту частного самолета. Злость ушла, оставив усталость, но ему не удавалось уснуть. В голове бурлили воспоминания о двуличии короля. Принц не мог поверить, что его отец обошелся с Джинни так жестоко, пока внезапно не пришел к мысли, что это и рядом не стояло с жестокостью, которую допустил по отношению к жене он сам.
Доминик попытался честно ответить себе на вопрос, что бы он делал в родильной палате. Помогал Джинни или сдерживался, чтобы не внушать ей ложных надежд? Совесть подсказывала выбрать второе. Он испортил бы волшебный, незабываемый момент ее жизни — держал бы дистанцию, напоминая, что не хочет делить с ней свою судьбу.
Что было ложью. Доминик хотел разделить с Джинни жизнь. Ярость, которую он испытал в штабе, родилась из оглушительной боли — и в этот момент принц понял, что значит упустить, потерять что‑то неописуемо важное. Он никогда бы не почувствовал это в других обстоятельствах. Продолжал бы прятаться, притворяться, придумывать отговорки, только бы убедить себя, что поступает правильно. Оказавшись на месте человека, у которого украли самое дорогое, принц ощутил боль, горе утраты, ужасающую пустоту. И все это было результатом его собственных заблуждений.
