— Надеюсь, сегодня вы разрешите все противоречия, — сказала ему Джинни.
Шейх укоризненно посмотрел на Доминика, но тот лишь пожал плечами. В словах его жены не было ничего провокационного.
— Милая леди, не заставляйте нас говорить о делах на празднике, — ответил шейх.
Джинни слегка склонила голову.
— Из‑за недопонимания между нашими странами я очень редко вижу мужа. Мне хотелось бы заручиться вашей помощью, чтобы это исправить.
Шейх рассмеялся.
— Мне нравятся женщины, которые смело высказывают пожелания. Я готов назначить переговоры на утро понедельника, если это удобно его величеству.
— Отец всегда найдет для вас время, — заверил его Доминик.
Через час принц, по настоянию Роуз и с позволения короля, увел жену отдыхать в апартаменты. Как только они перешагнули порог, он привлек ее к себе для долгого поцелуя.
— Ты только что одной фразой добилась того, что дипломатам не удавалось сделать три недели.
— Предлагаю провести время, которое я случайно сэкономила, вдвоем на яхте. — Джинни присела в реверансе. — Я не лукавила, говоря, что мне не хватает твоего безраздельного внимания, ваше высочество.
Доминик со смехом подхватил жену на руки.
— Я готов уделить тебе столько безраздельного внимания, сколько ты сможешь вынести.
На следующее утро Джинни проснулась в кольце рук мужа — как каждую ночь с первой брачной. Она уже привыкла, что Доминик встает в шесть и после утреннего туалета, накинув халат, идет читать газеты в гостиную. На сей раз Джинни решила составить ему компанию.
— Не хочешь поспать еще немного? — спросил принц, когда жена села ему на колени.
— Не хочу. Я чувствую себя замечательно.
Шаги официантки заставили супругов разомкнуть объятия. Джинни пересела в кресло и уже оттуда наблюдала, как девушка расставляет на столе яйца с беконом, вазы с фруктами, графины с соками и корзинки с выпечкой.
— Может быть, заказать тебе что‑то еще? — поинтересовался принц у жены.
— Я обойдусь, если ты уступишь мне все булочки.
Как обычно, утолив первый голод, Джинни выхватила из стопки печатных изданий американскую газету, а Доминик открыл лондонскую «Таймс».
— Что за черт?! — воскликнул он, перевернув очередную страницу.
— Где пожар? — Джинни подняла глаза от куска свежего хлеба, который деловито мазала творожным сыром.
Доминик с отвращением бросил газету на стол и поднял трубку интеркома:
— Салли, поднимись ко мне.
Газета напечатала снимки с бала: Джинни и Доминик шепчутся о чем‑то за ужином, танцуют, он заботливо уводит ее из зала, придерживая за талию. Огромный заголовок гласил: «Влюбленный принц».
— Дом, газеты Ксавьеры выходят с твоими фотографиями каждую неделю. Прости, но я не понимаю, что особенного в этом репортаже.
— Во‑первых, пресса не была допущена на ужин, значит, снимки сделал и продал человек, работающий во дворце. Кто знает, что еще он решит продать? Во‑вторых, манера подачи выставляет меня подкаблучником и слабаком.
— С каких пор любить кого‑то — слабость? — Джинни тут же пожалела, что произнесла запретное слово на букву «л».
Несколько мгновений принц смотрел на жену, потом вскочил со стула так резко, что уронил его.
— Случилось именно то, чего я так не хотел допускать!
— И что же это? — Джинни не знала, чем вызвана ее внезапная злость: то ли несдержанностью принца, то ли осознанием, как сильно она устала скрывать правду. — Тебе неприятно, что ты счастлив и другие люди это замечают? Ты удивлен или рассержен тем, что полюбил меня?
Вот и все. Она произнесла это вслух, отчетливо, сознательно.
— Я не могу себе это позволить. — Доминик сел на место, обращенный на Джинни взгляд смягчился. — Мой отец очень сильно любил маму.
— Какая непростительная жестокость с его стороны.
— Не иронизируй. Когда она заболела, отец чуть не погубил нашу страну, потому что метался по свету в поисках кого‑нибудь, чего‑нибудь, что могло ее спасти.
— И ты считаешь это слабостью?
— Называй как хочешь. Пренебрежение долгом. Безответственность…
— Нормальные человеческие чувства.
— Неспособность расставлять приоритеты.
— Ты считаешь, король должен был заранее составить план политических действий на случай, если его жена заболеет?
