— Эй‑эй! — Джинни засмеялась. — Я специально выбрала многослойное платье, чтобы было не так заметно.
Грудь Доминика сжалась от нежных чувств, которые он побоялся показывать.
— Хватит прятать живот. Все хотят его увидеть.
— Не надо напоминать, что я набираю вес на глазах у всего мира.
— Зато ты можешь есть что захочешь, поскольку в твоем положении это объяснимо. Хочешь скажу шеф‑повару, чтобы тебе на обед приносили два стейка?
— Не будем перегибать палку. — Джинни грациозно склонила голову и взяла мужа под руку. — Мне надо потренироваться, прежде чем я смогу их одолеть.
Они прошли в апартаменты короля, где мама Джинни уже успела монополизировать общее внимание. Доминику казалось странным, что отец так легко уступает сцену Роуз, с другой стороны, он уже давно не видел его величество в таком благостном расположении духа. В момент появления наследника и его супруги король еле сдерживал смех — в отличие от хохочущего младшего сына.
— Мама, ты помнишь, что не все твои истории подходят для воспитанной публики?
Услышав голос дочери, Роуз бросилась обнимать Джинни и гладить ее живот.
— Наш малыш подрос!
Джинни закатила глаза. Никто не предупреждал ее, что ребенок станет гвоздем программы уже со второго триместра.
Доминик собрался кивнуть бармену, чтобы тот подал стакан виски, но передумал. Он воздерживался от выпивки не потому, что не хотел лишний раз напоминать Джинни об алкоголизме ее отца. Скорее, в знак единства и поддержки. Ребенок, которого она носила, был общим, а жертвовать чем‑то ради него приходилось ей одной.
— Ты пьешь апельсиновый сок? — рассмеялся Алекс, увидев содержимое бокала в руках брата.
— Хочу сохранить ясность мысли на случай, если наш конфликт с шейхом станет вооруженным.
— Глупости, — вмешался король. — Шейх просто выжил из ума.
— Вы же не имеете в виду войну? — заволновалась Джинни.
— Нет. Скорее дипломатический танец с саблями, — поспешил успокоить ее Доминик.
Она потянула его за рукав, давая понять, что хотела бы перемолвиться словечком наедине.
— Ты правда не пьешь, потому что нам угрожает опасность?
Доминик посмотрел на бокал с соком, потом — в глаза жены и решил ничего от нее не скрывать.
— Как и сказал отец, шейх — просто идиот, который забыл, какой на дворе век. Просто мне показалось несправедливым не менять ничего в своем образе жизни, когда ты вынуждена так основательно менять свой.
— Это стоит рассказать журналистам. — Джин‑ни с улыбкой поцеловала мужа в щеку. — Я позволю им сфотографировать живот, если ты признаешься, что отказался от виски. Поступок, достойный прекрасного принца.
— Ох, перестань. Мне только недавно удалось избавиться от этого ярлыка, я не хочу получить его обратно. Теперь он принадлежит Алексу.
— И все‑таки… Спасибо.
— Не за что. Это пустяк.
Доминик не считал моральную поддержку достойной шумихи, но видел, как много его жест значит для Джинни. Приятное теплое чувство стало для него сюрпризом — как и то, что взгляд постоянно возвращался к ее животу, словно карауля моменты, когда платье позволит разглядеть очертания.
К концу официальной части ему показалось, что Джинни старается скрыть усталость. Принц испытал облегчение, когда за столом его жена оживилась и энергично взялась за еду.
— Меня предупреждали, что беременные женщины всегда голодные, — пояснила она, заметив, что муж наблюдает за ней с видимым умилением. — Это еще мягко сказано. Я как будто сто лет не ела.
Доминик добродушно улыбнулся и вдруг почувствовал нечто странное — словно мурашки прошли маршем вдоль позвоночника до самых корней волос. Он оглянулся вокруг. По залу сновали официанты в белой униформе, гости переговаривались вполголоса — ничего необычного.
Принц решил, что ему почудилось, но необъяснимое ощущение посетило его снова, когда они с Джинни танцевали. Пользуясь тем, что внимание гостей было приковано к другой паре — королю и матери Джинни, Доминик позволил себе обнять жену несколько крепче, чем диктовали приличия. Она смеялась, и в этот момент по спине принца побежал уже знакомый холодок.
Принц не стал говорить об этом жене. Как ни в чем не бывало они переходили от одной группы гостей к другой, пока не очутились лицом к лицу с шейхом, который служил источником головной боли для правительства Ксавьеры.
