— Приятно, что ребята опять приезжать стали. Как те же Савины. Год почти не ездили. — Евгений Александрович хитровато смеется: — Попросил Савина проверить проводку и распределительный щит — инженер, как-никак. Побежал с удовольствием!..
Чету Савиных, Михаила и Люду, я встретил час назад, когда пришел сюда. Заехали они, вместе со своим Олежкой, дня на два — на три, потом отправляются к друзьям по детдому в Куйбышев, — отпуск. Их-то поджидая, и разговорился с подсевшим директором, чем сейчас и доволен.
От проходной, возле которой сторож на деревянной культе, дядя Вася, шаркает метлой, идут три голенастые нарядные девицы; идут к нам, к директору, — одну из них, конопатенькую, с тонкими летающими косицами, я уже видел. Дружно поздоровавшись, они вперегонки докладывают Евгению Александровичу — впрочем, его имя-отчество, при такой скороговорке, звучит несколько иначе, что-то вроде — Енений Сандыч:
— Были у тети Сони.
— Привет просила передать.
— Чай пили!..
Голос у директора строговат, но серые под толстыми линзами глаза его посмеиваются.
— За привет — спасибо. Чай пили — понятно. А что же вы все-таки сделали?
— Все сделали.
— Сказала, что ничего не надо!
— Ну, молодцы, бегите, — одобряет и отпускает директор.
Софья Маркеловна, рассказывает он, после болезни совсем поправилась; днями приходила, назад, правда, как ни противилась, отвезли на машине: разомлела на жаре, сипеть начала. Первая моя заказчица, Александра Петровна — в доме отдыха, путевку ей выдали бесплатную — уже по одному тому, что о ее отпуске сообщается наряду с другими первоочередными новостями, можно судить, как директор детдома относится к главному бухгалтеру. Меж тем во дворе на столбах, под козырьком овощехранилища, у проходной — при белом свете — загораются лампочки и, устойчиво посияв, гаснут: энергосистема детдома действует безотказно. О чем с удовольствием сообщает директору Михаил Савин, — стоя перед нами, высокий, спортивный, в светлых брюках и рубахе-распашонке, он в эту минуту охотно, похоже, чувствует себя прежним воспитанником. Впрочем, тут же снижая некоторую торжественность своего рапорта:
— Ребята и без меня бы справились: электрики — что надо!..
Скоро ужин, Евгений Александрович, как он выражается, идет на пищеблок. Поддернув светлые отутюженные брюки, Савин садится, смотрит ему вслед.
— Девчонки, когда мы тут жили, наш детдом роддомом называли.
— Почему?
— Сокращенно: родной дом, значит… Вошли нынче с Людой, с дядей Васей поздоровались и правда — дома. Люда сейчас в своей прежней комнате — с девчонками шушукается. Вроде как обычно — на каникулы приехали.
— А вы на каникулы ездили?
— Конечно. Все годы — пока в институте учились. И на летние — это уж само собой. И на зимние, короткие. Соберемся, кто откуда, — вечер встречи. Отчитайся — как положено. Чтоб там чего не сдал, с «хвостом» явился — быть не могло! Лучше уж тогда и не приезжать. — Савин пожимает плечами — так, будто смысл вопроса только что дошел и удивил его! — Ну, как же! Все по домам, и мы тоже. Все назад, в общежитие — с рюкзаками, и мы — с ними. Пусть — потощее. Картошки положат, банку с капустой. Сергея Николаевича либо Александру Петровну в облоно вызовут — обязательно навестят. Да чтобы — не с пустыми руками. То из белья что привезут, то ботинки. Какие-нибудь яблоки сушеные. Той же картошки. Чуть не каждый месяц вызывали: Савин, — родня приехала! Проводишь, и бегом к Людке — этажом повыше. У тебя, мол, были? «Были». Тебе чего привезли? «А тебе чего?» Потом уж, когда поженились, — к обоим сразу приходили…
Голос Савина негромок, задумчив, как кротки, задумчивы засиневшие за бурой монастырской стеной сумерки; если воспоминания и волнуют Михаила, то он без всяких усилий сдерживает себя. А меня его простые негромкие слова — волнуют. Волнуют потому, что все, о чем он рассказывает — по-человечески здорово, прекрасно. А еще, конечно, — потому, что лет мне вдвое побольше, чем ему, и нервишки податливее, чувствительней…
— Добрый вечер, — подходя, окликает нас Люда Савина; она в легком сарафане, узком в талии, широком в юбке, полоски бретелей плотно лежат на открытых смуглых плечах. Наверно, она только что весело смеялась: улыбкой полны глаза, улыбаются полные губы, на крепких щеках улыбчиво подрагивают ямочки.
