— А, Семен Семеныч, — немолодой капитан, с рассеченной рябым шрамом косматой бровью, удовлетворенно хмыкнул. — Бдительный страж!
Цепкими холодными глазами он взглянул на задержанного, подавленно и безучастно стоящего перед ним с какой-то допотопной кирзовой сумкой в руке, коротко потребовал:
— Документы.
Засуетившись, Павел Иванович выложил на стол паспорт, водительские права, командировку, военный билет — все, что у него имелось, начал было устало объясняться, — капитан небрежно перебил:
— Старшина, проводи его.
В висках у Павла Ивановича тревожно застучало, но ничего страшного в соседней комнате не оказалось, как ничего не произошло и с ним самим. Стол у окна и два, впритык составленных у стены деревянных дивана, с выгнутыми спинками, какие стоят обычно на вокзале.
— Садись, — сказал старшина.
Павел Иванович послушно сел, устало сложив на коленях руки; старшина встал в открытых дверях, словно загораживая его. «Боится, убегу, что ли? — равнодушно подумалось Павлу Ивановичу. — Убежишь тут, когда все документы забрали…»
— Пьяный? — донесся голос капитана.
— Да нет будто, — поколебавшись, ответил старшина. — Козырев, правда, сказывал, что пьяный. А так нет, не пахнет. И шел спокойно.
— Машина где? — последовал второй вопрос.
Павел Иванович промолчал, — старшина, оглянувшись, строго переспросил:
— Оглох, что ли? Машина, спрашивают, где?
— На базе, на Циолковской. Где ж ей быть?
— Отвечай по существу, — одернул старшина.
«По существу! — горько, про себя, усмехнулся Павел Иванович. — А вы меня по существу спросили, выслушали?..» Не послушался старика: спал бы сейчас в своей «Колхиде», на худой конец раз-другой сбегал бы к дедку в будашку отогреться, а утром чуть свет спокойно выехал бы. Да где-нибудь в дороге, в деревне, вздремнул бы — там гостиниц нет, каждый пустит, потому что — понимают…» Павел Иванович откинулся на гнутую жесткую спинку дивана, прикрыл саднящие набрякшие веки, тоскливо вздохнул. Стыд-то какой! Либо талон проколют, либо отрабатывать заставят — тут все сделать могут. И что-то еще — горше, чем простая обида, сочилось, скапливалось на сердце, прижигало тесно сведенные веки…
Не чувствуя уже ни вкуса, ни запаха «Беломора», капитан курил, просматривая паспорт, командировку и ни разу не проколотый водительский талон. Похмыкивая, открыл военный билет и, снова потянувшись за папиросой, внимательно перечитал последние густо испещренные странички — ранения и поощрения, задумчиво потер рябой, пересекший левую бровь шрам. Да, повидал солдат…
— Ну, чего он тут? — капитан потянулся, прошел мимо посторонившегося старшины.
— Уснул! — возмутился старшина, оглядываясь. — Ну, сейчас я его!
— Тихо, тихо!
Задержанный, с обиженным помятым лицом, спал, подложив под щеку здоровенный кулак и вытянувшись; кирзовая сумка, из которой высовывалась приоткрытая картонная коробка, лежала на полу, у ног.
— Дай подушку, — распорядился капитан.
— Задержанному-то.
— Дурак ты, Трофимов, — беззлобно сказал капитан. — Не видишь — человек спит.
Недоуменно пожав плечами, старшина пошел к шкафу; капитан поднял сумку, любопытствуя, заглянул в коробку и завистливо покрутил головой.
1
В этом году в отпуск Яков решил далеко не забираться и сразу подумал о Веселовке.
Приметил он ее с первого дня, как начал ездить по участку Пенза — Сызрань. За двухминутную остановку, высунувшись из будки, Яков успел разглядеть крашенный охрой домик разъезда, прикрытый сверху старой липой, зеленое поле, докатывающее свои восковые волны почти до самой железнодорожной насыпи, и сизую щетинку соснового леса на бугре, километрах в трех-четырех от линии. Живут же люди, легонько позавидовал Яков, положив руку на контроллер и привычно ощутив мягкое начало движения…
Участок вскоре примелькался, обкатался, как говорят машинисты, а Веселовка продолжала все так же радовать взгляд, притягивая тишиной и покоем. Здесь одинаково хорошо было и летом, когда кругом зыбились хлеба, и зимой, когда фиолетово, перед закатом, полыхали снега и над низиной, слева, висели прямые дымки села. Живут же люди! — с веселым одобрением повторял про себя Яков, спрыгивая иногда на минутку на землю, перекидываясь фразой-другой со знакомым начальником разъезда и тут же снова хватаясь за поручни электровоза.
