Старший мастер поклонился и отошел в сторону. Десятки глаз придирчиво разглядывали Андрея. Он собрался с духом и заговорил:
– Здравствуйте, товарищи! Это собрание я решил провести не только ради знакомства, но и чтобы предложить вам некоторые меры, которые улучшат работу цеха. Я – человек военный, однако не раз вместе с бойцами бывал на хозяйственных работах. Там, как и при выполнении боевых задач, мы трудились, разделенные на боевые единицы – взводы, роты и полки. Я хотел бы ввести похожую практику и в нашем цехе. Разделим оба участка на бригады, во главе поставим бригадиров из опытных рабочих.
Люди загудели. С ближайшего верстака раздался голос:
– Моя фамилия Ковальчук. Есть вопрос, гражданин Рябинин! Согласовано ли ваше решение с завкомом? И вообще, ваше назначение завком утвердил?
Собрание успокоилось в ожидании ответа. Андрей быстренько вспомнил слова Трофимова о завкоме и без запинки ответил:
– Я рекомендован губисполкомом и назначен директором. О завкоме ничего не знаю, привык подчиняться приказам свыше.
Пара рабочих, стоящих рядом с Ковальчуком, неодобрительно закачала головами. Молодежь, угнездившаяся позади, издала радостные крики.
– И все же я, как член завкома, прошу вас после работы зайти в комитет, – заметил Ковальчук.
– Непременно, – поклонился Рябинин.
По проходу, широко ступая, двигался паренек в застиранной робе. Вид он имел нахальный и решительный. Подойдя к конторке, парень кивком поприветствовал Андрея и громко обратился к собравшимся:
– Я Лабутный, прошу любить и жаловать, как говорится. Хочу сказать о предложении начальника. Нам, комсомольцам, отрадно слышать, что новое руководство не желает идти на поводу у стариков-реакционеров из завкома. Хорошо! Плохо другое – объединение под руководством этих же стариков! Это, я вам скажу, – соглашательство. Старые рабочие: Ковальчук, Лошаков и их приспешники – и без того зажимают молодых, а уж дай им власть в бригаде – затюкают до смерти. Предлагаю: в бригады послать по уполномоченному комсомольцу для, так сказать, политического руководства. Вот так!
В завершение своих слов Лабутный махнул кулаком и прошел на место.
Поднялся шум, там и сям слышались беспорядочные выкрики.
– Тихо, товарищи! – громко скомандовал Рябинин. – Отвечу. Не будем искажать суть вопроса. Нам комиссары из комсомола не нужны. Убежден, политикой заниматься надобно вне работы. Старые рабочие – мастера своего дела, им и руководить бригадами. Молодые пусть учатся, а чтобы вас не зажимали, товарищ Лабутный, трудитесь наравне со стариками. И еще. Мой приказ: в рабочее время никаких комсомольских, профсоюзных и иных дел. Исключение – распоряжение директора, не меньше! Я сам комсомолец, но пора митингов прошла. Остальные вопросы – по окончании рабочего дня, в моем кабинете. Благодарю за внимание.
Андрей направился к своей зеленой двери. Сергунов шел следом. Они вошли в кабинет, мастер затворил дверь и уселся напротив начальника:
– Уф! Задали вы им работенку, Андрей Николаевич! Весь обед будут шебуршить. А решение правильное. И, смею сказать, неординарное для комсомольца…
– Готовьте приказ, – прервал его Рябинин, – комсу разделите равномерно по всем бригадам, ершистых разведите в разные стороны. Кто самый опытный в заготовительном?
– Дегтярев.
– Дегтярева – бригадиром, Лабутного – к нему… Что с обедом, Николай Серафимович?
– Обед, Андрей Николаевич, носят с кухни по цехам. Вам занесут, я распоряжусь.
– Спасибо, можете идти.
* * *
После обеда зазвонил телефон. Трубка отозвалась голосом Свищова. Он оповестил Рябинина о выделении комнаты и об экипаже, который будет ждать его в семнадцать ноль-ноль для переселения.
Затем позвонил Трофимов и со смехом рассказал, как быстро распространяются по заводу слухи, похвалил смелое начинание. Суп с отрубями и пшенная каша камнем лежали в желудке – Андрей с трудом отвечал директору.
Явился Сергунов с нарядами, терпеливо объяснил, что к чему, указывая, где подписать. Рябинин вдумчиво читал и подписывал бумажки.
Зашел Ковальчук – сообщил о заседании завкома, назначенном на шестнадцать ноль-ноль. Андрей записал информацию в голубом служебном блокноте.
