12(1) Таков был его нрав в целом. Теперь поведаю о том, каков он оказался в военных делах.
(1>а) Абгар, царь Осроены, взяв некогда власть над соплеменниками, подверг их предводителей самому жестокому обращению. На словах он приучал их к римским порядкам, на деле же безмерно злоупотреблял своей властью над ними.
(1>2) Антонин обманул царя Осроены Абгара, ибо пригласил его к себе как друга, а затем взял под стражу и заточил в темницу и таким образом овладел Осроеной, оставшейся без царя.
Когда царь армян поссорился со своими собственными сыновьями, Антонин зазывал его к себе дружелюбными письмами, будто бы для примирения, но поступил с ними так же, как и с Абгаром.(2) Тем не менее армяне ему не подчинились, но взялись за оружие, и более никто и ни в чем не доверял ему, так что он на деле узнал, какая кара налагается на императора за коварство в отношении друзей.
(2>а) Сам же он был преисполнен величайшей гордости за то, что после смерти парфянского царя Вологеза сыновья умершего начали бороться за престол, так что их междоусобицу, произошедшую по воле случая, Антонин выдал за подстроенное им самим происшествие. Столь великую радость ему всегда доставляли такие события, как вражда между братьями и междоусобное кровопролитие у чужеземцев.
(3) Он немедленно написал сенату о парфянских правителях и о том, что они были братьями и боролись друг с другом и что разлад между ними обернется великим злом для Парфянского государства, словно эта держава могла погибнуть от чего-то подобного, а римляне были бы спасены и не подверглись бы, можно сказать, полному истреблению,(4) что произошло не только потому, что Антонин ради причинения великого зла всем людям заплатил солдатам столь огромные суммы кровавых денег за убийство своего брата, но потому также, что очень многие стали жертвами ложных доносов, и не только те, кто писал письма или приносил дары Гете, когда он был еще Цезарем или когда уже стал императором, но и остальные, кто вообще не имел к нему никакого отношения.(5) Достаточно было лишь написать или произнести имя Геты для того, чтобы тотчас поплатиться за это жизнью. И даже в комедиях поэты не употребляли это слово, а имущество всех тех людей, у которых в завещании было упомянуто имя Геты, подлежало конфискации.
(6) Многое из того, что он делал, совершалось ради изыскания денег.
Он выказывал ненависть к погибшему брату, запретив отмечать день его рождения, выместил свой гнев на постаментах его статуй и переплавил монеты, на которых было его изображение. Но и этого ему было недостаточно, и теперь он и сам стал совершать нечестивые поступки чаще, чем когда-либо, и других принуждал осквернять себя кровопролитием, словно устраивая ежегодное заупокойное жертвоприношение в честь своего брата.
13(3) Находясь после убийства брата в подобном расположении духа и совершая такие поступки, Антонин порадовался распре между братьями у варваров, ибо ожидал, что парфянам она причинит великий вред.
У германцев же он отнюдь не вызывал восторга и не произвел на них впечатление человека мудрого и мужественного, но прослыл отъявленным лжецом, простаком и жалким трусом.
(4) Во время похода против аламаннов Антонин, встречая на своем пути пригодную для заселения местность, давал такие указания: «Здесь должен быть возведен сторожевой пост, а здесь должен быть основан город». Некоторые селения он назвал на свой лад, но местные названия не вышли из употребления, ибо одни их обитатели находились в неведении, а другие думали, что император шутит.(5) Вот почему, проникшись презрением к этим людям, он и их не пощадил и, словно со злейшими врагами, поступил с теми, к кому, как он утверждал, пришел на помощь. Он созвал всех мужчин этого племени, способных носить оружие, будто бы для того, чтобы нанять их на службу, и по сигналу, который он дал, подняв щит, все они были окружены и уничтожены, а посланные им всадники объехали округу и взяли под стражу остальных.
(6) Пандион, прежде служивший помощником колесничего, управлявший на войне с аламаннами колесницей императора и благодаря этому ставший его другом и боевым товарищем, был удостоен похвалы в письме Антонина к сенату за то, что будто бы спас императора от величайшей опасности. Благосклонность к этому человеку была для него не более постыдна, чем благосклонность к солдатам, которых он всегда ставил выше нас, сенаторов.
