Ричард Львиное Сердце. Король-рыцарь - страница 159
Это толкование, принятое сначала всеми, недавно поддалось критике после тщательного анализа текстов, разработка которых была возможна, а именно Артуровский роман>5[901]. Щедрость, практикуемая Артуром, согласно романисту Д. Буте, выполняет главным образом политическую функцию, в большей степени, чем экономическую или социального перераспределения, как считал Кёхлер. Ее истоки следует искать не в мелкой знати или рыцарстве, а на более высоком уровне — королевском. Бедное рыцарство позже подхватило эту идею и обернуло ее в свою пользу по причинам социальным и экономическим, что доказывало достаточную силу принципа. Впрочем, эту тему можно встретить гораздо раньше XII века у авторов — «королевских зерцал» каролингской эпохи. Д. Буте видит происхождение щедрости в индоевропейской идеологии, которой были преданы англосаксонские писатели, собиравшие кельтское наследие.
Каким бы далеким ни было происхождение, кажется, что добродетель (или обязанность) щедрости была, прежде всего, привилегией власть имущих, восхваляемой теми, кто был постоянным бенефициарием, то есть священнослужителями и придворными. Мне кажется, что щедрость произошла от двух противоречивых предков, чьи определенные черты она сохранила: от христианского «милосердия» и духовности, с одной стороны, и от аристократического хвастовства, с другой стороны.
Результатом первого, восхваляемого Церковью с самого начала, является презрение к богатствам этого мира, которое проповедовал Иисус и его ученики. Ведь эта жизнь пройдет, и человек покинет этот мир в том, в чем и явился на свет — голым. Царство небесное принадлежит беднякам. В продолжение веков этот идеал бедности, или, по крайней мере, безразличия к земным богатствам, немного изменился. Растущий разрыв между священнослужителями и простыми верующими привел Церковь к смягчению евангелических требований, которые и сами изменились под влиянием времени. Сначала от них отказалось духовенство, а затем все больше и больше от них стали отходить монахи, единственные, кто призван обетами, произнесенными в соответствии с уставом монастыря, избегать кровопролития, чувственных удовольствий и земных благ. Еще эти обеты личной бедности монахов очень долго держались, несмотря на реальное коллективное богатство их орденов, что периодически приводило к злоупотреблениям и вызывало критику, способствующую зарождению новых, более требовательных братств. В XII веке ярким примером этому становится Сито.
Это явление становится особенно заметным со второй половины XI века до середины XIII века, когда экономический и демографический рост Западной Европе приводит одновременно к увеличению богатств и росту числа людей, способных уйти от примитивного поиска средств к существованию, чтобы задуматься о дальнейшей судьбе человечества. Стремление к бедности понемногу охватывает различные слои населения, даже те, которые в мирской жизни прежде не задумывались об этом, — ремесленников, торговцев, буржуа и рыцарей. Святой Франциск и «еретики» вальденские и катарские, по меньшей мере, частью своего успеха обязаны этому новому течению>6[902].
До сих пор миряне были, даже в силу своей профессии или статуса, запятнаны грехом. Светские сеньоры скорее становились грешниками. Грехи нужно было искупать. Подаяние полностью выполняло функцию искупления — иногда прямо, через дары нищим, просящим, стоящим на паперти церкви или замков; но чаще всего косвенным образом, посредством милосердных дарений, пожертвований Богу и его беднякам, а следовательно, Церкви, обязанной эти подношения распределять. Своим постоянным осуждением безумия, состоящего в привязанности к богатству, духовенство в проповедях отсылало в преисподнюю богатых мирских накопителей, алчных до благ земных, и прославляло великодушие сильных мира сего по отношению к Церкви, хотя сама была богатой и могущественной накопительницей. Милостыня искупала многие грехи. А дарение — еще больше, как свидетельствуют все хартии, акцентирующие на этом внимание.
Но щедрость — это не милостыня. Ее мотивации, ее получатели, ее форма совершенно иные. Здесь речь не идет о том, чтобы обеспечить себе благополучие в загробном мире, униженно подавая милостыню нищим, чтобы заставить забыть о своем богатстве. Цель щедрости — наоборот, сделать дарителя известным, славным своей расточительностью, которая должна расположить К нему людей на этом свете, даже если это вызовет неодобрение Церкви. Церковь же не без причины часто приравнивает эти большие траты к проявлениям превосходства, гордыни. Заметим, что в это время в церковной классификации пороков гордыня впервые стояла перед алчностью
