— Ты пиво-то пей, — настаивал Олег, — вон, оно и нехолодное уже.
— Холодное ещё, — сказал Аким, допивая пиво.
Одна из девиц стакан у него забрала, на стол поставила, а сама совсем рядом села, так рядом, что между их ногами и трёх пальцев не просунуть. И пахнуло от неё чем-то приятным. Сладким. А он сидит, утонул в мягком диване, не двинутся ему даже. А она ещё изогнулась, села к нему, чуть привалилась, в лицо ему смотрит и плечом его плеча касается. Да ещё и коленкой к его коленке прислонилась. Юбка едва трусы прикрывает. Ляжки сильные, молодые. А через майку все сиськи наружу проступают. Глаза чёрные, раскосые, красивые. Сидит, вроде как слушает мужчин. Настя увидела бы такое — убила бы шалаву китайскую. Этим же стаканом со стола и убила бы. Да и ему бы не поздоровилось. Чувствует себя Саблин не очень хорошо рядом с ней. То ли с Савченко разговаривать, то ли на эту вот… смотреть.
А Олег, как ни в чём не бывало, продолжает:
— Ты Аким, подумай, мне такой ты нужен.
— Да какой «такой»? — не понимает Саблин.
— Такой, как ты, чтобы и болото знал, и воевать умел.
— Да я с переделанными почти и не воевал, только с тобой, в те годы ещё, да на кордонах три-четыре раза, ну может пять, постреляли немного по ним издали. Я ж воевал по-хорошему только с китайцами.
— Зато как воевал! Тебя уже два раза к повышению представляли.
Аким и про бабу красивую забыл. Он о таком и не слышал даже. Смотрит на Саблина удивлённо и говорит:
— Врёшь, кто это меня представляли? Никуда меня не представляли. Да ещё два раза! Когда это было?
— Ты Андрея Головина, брата Ивана Головина, знаешь?
— Старшего полкового писаря особо не знаю, здороваемся только, — отвечает Аким, а самого пот от волнения пробивает.
— Раньше полковым писарем был, теперь куренной писарь. Приятель мой. Так говорил мне давно, что тебя ещё за Тарко-Сале, за оборону Пуровска в урядники произвести хотели. Представление уже тогда было.
— Хотели, — не верит своим ушам Аким, — хотели да расхотели? Чего же не произвели?
— Так ты молод ещё был, выслуги не было, сколько у тебя тогда призывов было, два-три, старшие казаки бы не поняли. Вот и отклонили твоё повышение. Решили медный крест дать. Дали?
— Дали, — Аким кивает, кажется, начинал верить Савченко. — А второй раз?
— Второй раз за аэропорт. Андрей говорил, что собирались присвоить звание.
— За аэропорт бронзовый крест дали, — вспоминает Саблин. — И всё.
— Андрей сказал, что второе представление не завернули, лежит в канцелярии, у замкомполка, на рассмотрении. Но! — Савченко поднял палец. — Андрей сказал, что Никитин, начальник штаба полка, представление уже подписал.
Саблин так тяжко вздохнул, как будто бежал изо всех сил и добежал наконец, даже лицо протёр рыбацкой тяжёлой рукой, так что девица, сидевшая рядом, по руке его погладила от жалости. Он волновался. Очень волновался, ну а кто бы тут не взволновался? И ведь ни сотник, ни подсотенный ему об этом ни разу не сказали ничего. Или может врёт Савченко, только вот зачем ему врать?
— Что-то ты не в себе, друже! — смеётся Савченко. — Может, кукурузной тебе налить?
— Давай, — тут же соглашается Саблин. — Да, давай.
Ему нужно было сейчас выпить. Одна из девиц тут же вскакивает, трясёт почти голым задом, бежит к холодному шкафу, достаёт бутылку, стопки. Ставит, разливает.
Мужчины берут стопки.
— Что, — говорит Савченко, — пьём за лычку на погон?
Саблин только махнул рукой, поморщился и выпил ледяной кукурузной водки.
