Невольные зрители, некоторые даже с любопытством наблюдали за непонятным представлением. Кое-кто из них, наверняка немногие, узнали в низеньком ушастом существе гоблина, то бишь представителя одной из рас «тёмных», но поделиться с соседями по толкучке интересной новостью, кстати, при достаточном времени имевшей все шансы опять сплотить толпу перед ненавистными иными. Но как раз времени и не осталось.
Худук резко остановился, пошатнулся, пытаясь устоять на ногах от инерции, вытянул перед собой к людской массе руки со скрюченными пальцами. Из его оскаленной пасти сейчас неслось протяжное и пронзительно высокое: «И-и-и!..» Ближайшие, буквально находящиеся в паре локтей перед ним заволновались сразу. А потом волна паники и беспричинного страха стала, будто круг на воде (односторонний) распространяться дальше, заставляя нервничать и в полной мере ощущать себя зажатыми между такими же, как они, беднягами… и чувствовать свою полную беззащитность.
Гоблину ещё не приходилось воздействовать на такое большое и скученное количество разумных, но он был уверен в себе. С другой стороны он на самом деле понимал, что достаточно напугать передних, чтобы они дрогнули, а уж их паника распространится, как лесной пожар засушливым летом. Несмотря на плотность рядов, он чувствовал, что эксперимент будет успешен.
Последним аргументом, который смог переломить ситуацию и невольное противостояние передних, желавших поскорее оказаться как можно дальше от этого места и продолжающих напирать задних, явилось появление рядом с маленькой фигуркой огромного страшного тролля, с ног до головы испачканного в крови.
Людская масса качнулась раз, второй, сломались перила с правой стороны моста, с криком посыпались в воду дёргающиеся изломанные фигуры, неожиданно визгливо и как-то страшно заголосила придавленная женщина, от мощного единого порыва попадали те, кто был в самом конце, кто хотел поучаствовать на празднике смерти, но кому казалось, что уже опоздал. И по их телам, безжалостно затаптывая, помчались, как напуганные пожаром или наводнением дикие животные, люди…
Когда примчалось впопыхах собранное по ближайшим домам ополчение во главе какого-то цехового старшины, то они в полном обалдении и шоке лицезрели такую картину: безмятежно развалившегося на одной из телег, исполнивших буфер перед мародёрами тролля и склонившегося над растерзанным телом одного из подмастерьев второго «тёмного», небольшого, но по слухам чрезвычайно опасного. И множество бездыханных или едва шевелящихся и стонущих (в том числе дежуривших здесь часовых) тел, что будто сломанные куклы покрывали мостовую на подступах к району ремесленников. Самые первые и зоркие ещё могли видеть стремительно удаляющиеся спины бегущих прочь людей. Вскоре, впрочем, растворившихся в улицах, выходящих на площадь перед мостом…
Вновь запели птицы, укоризненно поглядывая на беспокойных двуногих, довольные уже тем, что прекратил этот ужасный шум.
Оливия в который раз пожалела о своём опрометчивом поступке. Не сказать, что у неё отсутствовала авантюрная жилка — этого добра в ней было выше крыши, и все окружающие близкие и знакомые констатировали в ней эту сумасшедшинку в поступках и эпатаж в поведении. Но ведь должна быть некая грань между мимолётной угодой себе и благоразумием!
Казавшаяся привлекательной, подкреплённая таким простым, но сильным желанием быть благодарной, идея отстать от Лидии и парнями из гвардии на поверку оказалась полнейшим сумасбродством. Причём деянием самого вредного толка, то есть очень опасным для жизни.
Не то, чтобы она боялась риска или избегала — если обстоятельства к тому вынуждали — ответственности. Но в нынешние времена, когда ни преимущества рождения, ни связи при дворе не значили ничего, разве что наоборот — привлекали ненужное внимание и вели к позору и неприятной смерти.
Но она ещё так молода! Ещё столько открытий ожидает её впереди…
Нет, прочь сопли! Эк её плющит, — она украдкой, чтобы парочка наёмников, следующая рядом, не заметила, горько улыбнулась. Она не желала, чтобы её душевные терзания были темой обсуждения. Или поводом для тупых реплик вслух!
