Оливия сейчас не нуждалась ни в заботе Каэлена, которого товарищ почему-то называл совсем уж не впечатляюще — Листочком, ни в насмешках наёмника — человека, в которых грань серьёзности и иронии была столь размыта, что это её ещё больше бесило.
Сейчас бы уединиться в каком-нибудь приличном, а самое главное, укромном месте, и со всей возможной эмоциональностью предаться жалости к себе, любимой… А не мчаться, сломя голову и ноги навстречу туманному будущему и возможной перспективе очередных неприятностей. Она вполне осознавала всю новизну ощущений, но ни в коей мере не собиралась «благодарить» организаторов переворота за эту подвижку чувств. И спокойно обошлась бы без всех этих унижений, напряжения сил, переживаний и тревоги, страха…
Пожалуй, что «страха», как некоего всеобъемлющего животного чувства она и не испытала, так как при упоминании о нём не ощущала сильного дискомфорта. Даже когда осталась практически беззащитна в своих покоях перед лицом озверевшей солдатни, Оливия не успела сильно испугаться — сознание было подточено непонятным отравлением, её больше волновало, скоро ли она встанет с постели, ибо в таком положении она подводила свою подругу — принцессу Лидию… и очень хотелось помыться. Постельный режим, прописанный лекарем и видимая беспомощность не помешали ей, впрочем, на одних рефлексах извлечь арбалет и угостить болтом незваного гостя, намеревавшегося проверить, всё ли у неё на месте.
Собственно, второй болт, который она каким-то чудом зарядила, предназначался эльфу. Слава Единому, реакция у того была отменной, но выстрел, грубо говоря, стал отправной точкой их знакомства. Каэлен, правда, что-то лепетал о мимолётной встрече накануне, но в силу того, что Оливия её не помнила напрочь (возможно по причине лёгкого опьянения), этот эпизод она исключила из совместной истории.
При всей сложности положения, в котором она оказалась (вместе с принцессами и ещё некоторыми лицами во дворце) — роль убегающей и отчаянно напуганной мыши, трагизм ситуации так до конца и не был ею прочувствован то ли в силу крепкой психики, то ли по какой иной причине. Ведь бесчувственной и равнодушной она отнюдь не была, и каждая смерть знакомого ей человека ранила достаточно болезненно. Но к совместному путешествию по вспыхнувшему беспорядками городу она всё равно отнеслась несколько легкомысленно — как к какой-то увеселительной прогулке в компании, допустим, подруг — амазонок и собратьев гвардейцев. Но уличная действительность оказалась достаточно отвратительной, чтобы очень быстро развеять радужное настроение от предвкушения некоего приключения, а ужасные картины, повсеместно распространившиеся по великому Агробару, наконец-то донесли до её сознания масштабы происходящего и погрузили в жуткую депрессию, не посещавшую её с тех пор, как любимый жеребец сломал ногу.
Сцены насилия с неизменно вспыхивающей при виде неё похотью, мерзкие рожи, которые так и просили точного удара между ног чем-то твёрдым, можно и коленом, лужи крови, постоянно встречающиеся, никем не убираемые трупы — всё это взывало к справедливости и очистительной каре. Она вдруг поняла, что будь её воля, то недрогнувшей рукой саблей навела порядок, разделив на две неравные кучи головы и тела бандитов, терзающих сейчас город и его жителей.
Её поразила молниеносность и безжалостность расправы наёмником над главарями одной из уличных шаек. Ни толики жалости не проснулось у неё, но сам товарищ эльфа напомнил ей некую механическую равнодушную игрушку, на пути которой лучше не становиться во избежание…С другой стороны она наверное что-то не понимала, ведь была свидетелем того, что наёмники ради друг друга были готовы на всё. Ну никак не мог напарник Каэлена, очень даже симпатичного ей эльфа, быть плохим человеком! Грубым, циничным, ядовито злым… этакой всё замечающей и говорящей вслух совестью.
От неожиданной мысли Оливия чуть с шага не сбилась и бросила украдкой взгляд на объект размышлений, что расслабленно скользил справа, ближе к домам, словно прикрывая её от возможного выстрела… Может действительно прикрывая? А она тут уже сравнила его с бесчувственным бревном. Но ведь это его работа — защищать слабых, детей, женщин… Так, стоп!
