— У него есть нож. Это сказал Эриксон.
— Хватит! Пора убираться, — твердил свое Дойл. Нет. Он оторвется, он сделает что-нибудь. Перережет этот чертов фал.
— А я не желаю подыхать в этих горах!
— Ушел!
— Что? Куда он делся? Значит, открыл парашют?
— Откуда я знаю.
Траутмэн облизнул пересохшие губы, весь обратившись в ожидание. Давай же, дергай вытяжной трос! — мысленно молил он.
Мэрдок не сводил глаз с радиста, но тот покачал головой.
— От него ничего нет, сэр. Идут только атмосферные помехи. На этой частоте ничего.
Траутмэн схватил микрофон.
— «Стрекоза», «Стрекоза»! Вызывает «Волчье Логово». Вы меня слышите? Прием.
Голос Эриксона пробивался сквозь помехи.
— Я «Стрекоза». Вас слышу.
— Что-нибудь есть от него? Хотя бы сигнальная ракета?
— Нет, сэр. Видимость нулевая. Мы вышли из района десантирования. Вернуться и сделать еще один круг?
Мэрдок категорически замахал руками.
— Нельзя! Если коммунисты их там подстрелят, нам от этого дела не отмазаться.
Траутмэн поколебался прежде, чем дать команду пилотам. Интересы дела одержали верх. Он проговорил в микрофон:
— «Стрекоза», отставить. Повторите, как поняли — отставить. Повторный облет запрещаю. Возвращайтесь на базу.
Траутмэн отложил микрофон. В длинном зале ангара по-прежнему гудели приборы, люди же подавленно молчали.
Мэрдок в задумчивости потер лоб рукой.
— А не правильней ли закончить на этом операцию и вернуться в Штаты, не дожидаясь неприятностей?
— Ни в коем случае, — возразил Траутмэн.
— Как вы не понимаете, что после такой передряги он не мог остаться в живых.
Как раз он-то и мог.
Ну, знаете, полковник! Вы, конечно, доверяете своим людям, и это прекрасно. Но как бы там ни было, это всего лишь человек, и его возможности не безграничны. Давайте смотреть на вещи реально.
Мы обязаны дать ему этот шанс. Могло случиться все, что угодно. Отказало радио, например. Мы же с ним заключили договор, и, клянусь честью, я не собираюсь нарушать его. — Траутмэн от волнения повысил голос. — На выполнение задания мы дали ему тридцать шесть часов. Ровно через тридцать шесть часов он вернется в заданный район. Возможно, он жив, но у него нет связи, он все сделает и вернется. И он вправе рассчитывать на то, что мы тоже выполним свою часть договора. Хоть это мы должны для него сделать.
Ну, разумеется, — недовольно ответил Мэрдок, — но только тридцать шесть часов и ни минутой больше.
Ему больше и не нужно. Но и не меньше.
Как только парашют Рэмбо раскрылся, «Перегрин» начал быстро удаляться. Еще минута — и о нем напоминала лишь светящаяся точка в небе. Рев моторов, гудение воздушного потока — все стихло. Купол парашюта вытянул стропы, скорость падения уменьшилась, он парил над землей.
Глаза слезились от встречного ветра. Успокаиваться было рано. Он ничего не видел, но чувствовал, что вот-вот ударится обо что-то. Нет ничего опаснее, чем садиться в лесу ночью. Нужно плотно прижать одну ногу к другой, не то с размаху напорешься на сучковатый ствол. Он живо представил себе эту картину: его пропарывает насквозь, хлещет кровь. Не думать об этом! Рэмбо стряхнул с себя наваждение. Сейчас главное — сжаться в тугой комок. Мокрой веткой хлестнуло по лицу, острый сук оцарапал плечо. Парашют повис на ветвях, он рывком потянул его вниз, не обращая внимания на боль, и какие-нибудь пять футов еще продолжал спуск, пока парашют не запутался снова. Каждую секунду он ожидал страшного удара, и все-таки этот удар оказался внезапным.
Он упал в заросли папоротника и кувырком покатился по земле, натыкаясь на торчащие корни деревьев, до крови царапая и рассекая лицо и руки. Мощное дерево выросло у него на пути. Еще один толчок, болью отозвавшийся во всем теле, и все.
Он лежал на земле, приходя в себя, и дрожь сотрясала его.
Он еще не мог разогнуться, но уже был готов действовать.
Наконец освободился от парашюта и настороженно всмотрелся в черноту леса. Вспорхнули потревоженные птицы. Лесное зверье прошуршало в ветках.
Рэмбо свернул парашют и засунул его под корягу, прикрыв листьями папоротника. Удушливые испарения поднимались над землей. Насквозь промокшая рубашка липла к телу. Атмосфера была так насыщена влагой, что ему казалось, он дышит сквозь сырую тряпку.
