— Близится
время ухода твоего из этой яви. Смерть ощущаешь в себе. Земля погружается в
холодную воду. Свинцовая тягость заливается, рождая озноб и холод. Вода
переходит в огонь. Жар и холод сменяют друг друга. Огонь переходит в воздух,
взрываясь и распадаясь гаснущими искрами в пустоте…
Сумасшедший,
подумал Антон, ощущая тонкое бередящее душу тревожное чувство. Он полуобернулся
и, поймав боковым зрением безумный взгляд незнакомца, ускорил шаг, но тот не
отставал.
— Не спеши! —
забубнил он на полтона громче, — Не пугайся! Ты умер! Пойми это и не
прилепляйся к ушедшему, не береди чувства, не давай им разыграться и поглотить тебя.
В страшные места могут увлечь волны переживаний. Соберись и гляди вокруг себя.
Услышишь громы, будто стучат друг о дружку тысячи гигантских ладоней. Это звуки
последней сути. Не пугайся! Ничего не может тебе повредить, ибо тебя — нет!
Стань этим звуком, откликнись на него. Эти миражи — ты сам! Тот, кого нет,
заключает в себе ничего и все!
— Отстаньте от
меня, — выкрикнул Антон, но вдруг остановился, резко обернувшись назад, так что
незнакомец едва не ткнулся своим длинным хрящеватым носом в его, Антона,
подбородок. — Отстаньте! Пойдите лучше туда, — Антон указал на взметнувшуюся в
небо громаду Свято-Троицкого собора, — там вам станет легче, поверьте. Спросите
отца Андрея…
— Вы не
понимаете, — незнакомец отшатнулся вбок к перилам, — не мучьте меня, зачем меня
мучить? — рот его болезненно искривился, а глаза разом потускнели.
— Да, к отцу
Андрею, он не откажет, — еще раз повторил Антон, глядя, как незнакомец медленно
пятится, с тихим шуршанием обтирая перила.
— Вы не
понимаете, — мямлил незнакомец слабеющим голосом, — то, что находится внизу,
подобно находящемуся внизу, ради выполнения чуда единства… Камаель поддержит
вас, Гимель научит, Далете успокоит…
— Он вам и
водосвятный молебен отслужит и панихиду выправит, — продолжал Антон, все еще
встревоженный, но уже упокаивающийся на гребне собственных слов, как-то
незаметно вдруг связавших его с таинственными и умиротворительными действами
там за белыми соборными стенами. Смысл слов незнакомца по-прежнему не проникал
в него, но веяло от них в лицо чем-то чужим, вязко ознобным, и руки словно
погружались в холодный ил у придонных камней. Антон уцепился взглядом за
возносящееся пятиглавие с золочеными крестами и, не думая, зачем это делает,
перекрестился.
— Избегай
голубоватой тусклости! — прошипел незнакомец уже в полном отдалении. — Если
пойдешь к ней — вернешься к новой жизни, рождению, старости, болезни и новой
смерти без озарения… — фигура его извернулась штопором и неуловимо быстро
скользнула за спины приближающейся к Антону парочки юнцов, оседланных змейками
плеерных наушников, и потом, когда юнцы миновали Антона, она уже себя не
обнаружила — исчезла, испарилась, словно опять шагнула в шумящее внизу водой
заперилье…
Город, он всех
сводит с ума, — подумал Антон и хотел уж было пойти прочь, но вдруг с ним что-то
произошло: внутри помутилось, — словно кто-то схватил его и с бешеной скоростью
стал наклонять из стороны в сторону, — перед глазами все покрылось туманом и
поплыло… Он пошатнулся, ухватился за перила… Ему показалось, что он падает, уже
упал… Или только показалось? Иначе кто-нибудь обязательно подошел бы, выказал
свое равнодушное участие… Никто не подошел… Значит, не упал… Просто на
мгновение потерял сознание… Антон попытался поднять глаза и увидеть Собор, но
не смог. Эта безпомощность испугала — жутко, до самой глубины. Мысли взорвались
паническим облаком пыли и запорошили сознание… Антон пытался поймать в этой
безумной взвеси какие-то спасительные слова, расставить их в нужном порядке…
"Господи!" — наконец вырвалось у него. И более ничего… Лишь крепостная
стена и продолжающая ее стена Собора… Он их увидел! Осознание этого принесло
облегчение, буря в голове утихла. Осталась лишь какая-то вязкая дымка,
тормозящая мысли, но не пугающая… Потирая виски, Антон тронулся с места и
медленно зашагал вперед, к гастроному, прозываемому в народе
"Стекляха"…
Кинотеатр
"Октябрь"… билетики… каникулы… нет ли лишнего билета?.. эскимо на
палочке… одиннадцать копеек… Власьевская башня… крутая лестница в темноте…
высота… бревенчатый шатер… восторг и ветер в лицо… (мысли перекатывались
пластилиновыми шариками, задевали друг друга, слипались в безформенные комки).
Мама давала тридцать копеек… тридцать стаканов газировки, если без сиропа…
кино, мороженное, газировка… мама… не ходи на красный свет… это она?..
говорила?.. Гражданин, вы на красный свет! Стойте, куда вы?..
