— Не знаю, но получше, — сурово отчеканивала требовательная мамаша. Чего-нибудь такого медленного и романтического.
Он поставил дуэт Шер и Рамазотти, безотказно действующий на дам «сорокапяток», мамаша отвалила, но подошла молоденькая дурочка, вцепилась в рукав и горячо зашептала, выдыхая слова с карамельным привкусом:
— Вы не могли бы записать мне это на кассету, я заплачу, пожалуйста!
Алик не любил подобных заказов, сейчас кассету с любой записью можно купить в ближайшем ларьке, смысла в просьбе он не видел, если все-таки записывать, придется с дурочкой встречаться, не домой же ее приглашать, денег на этом не заработаешь, одна морока. Но девушка не отставала, пришлось сообщить ей номер телефона:
— Позвоните через день, если не передумаете, лучше с утра.
Она позвонила на следующее утро ровно в девять, когда дело доходит до личных капризов, девушки способны проявить удивительную собранность и целеустремленность. Алик договорился о встрече на Сенной у метро, подробно описав свою куртку и шапку, справедливо полагая, что не узнает вчерашнюю просительницу, потому, пусть она его узнает. Через три часа он вышел из стеклянной толстой двери, подтолкнувшей его в сутулую спину и тотчас увидел и узнал Вику, пробиравшуюся сквозь толпу к ступеням приподнятой над площадью станции. Он, вечно сомневающийся и беспрестанно взвешивающий к чему приведет то или иное действие, при одном взгляде на практически незнакомую девушку решил сразу — эта девушка будет с ним сегодня же — и мгновенно придумал где и как. Ни тени сомнения, ни другой тревожной тени, наблюдающей сверху, не удалось бы в тот миг напугать его прикосновеньем невесомой серой лапки. Его прогнозы, ни на чем, кроме как на неизвестно откуда взявшейся уверенности, не основанные, получили мгновенную — едва он увидел ее лицо — поддержку.
Наверное, так это всегда и бывает, настоящее, — вздохнул про себя Алик, когда они, неожиданно поцеловавшись и не сказав ни слова о заказанной кассете, спустились в обнимку со ступеней. Но еще успел перед их первым объятием подумать, зачем же она поднимается, не легче ли ему спуститься, и не нашел сил на такое простое действие. Вике пришлось подойти, забрать его сверху и вывести вниз, в водоворот людей и мелких снежных вихрей. Внизу Алик взял инициативу в свои руки и спросил, опять-таки неожиданно для себя перейдя на «ты» без малейшего усилия:
— Ты не против, если мы зайдем к моему приятелю? Здесь недалеко, это в институте, в ЛИИЖТе, у него там киностудия, можно спокойно посидеть.
Вика машинально кивнула, она кивнула бы на любое его предложение, и они, тесно прижавшись друг к другу, двинулись сквозь толпу.
В поле зрения поочередно возникали, чтоб немедленно исчезнуть: ларьки, ряды торговок с шарфами и носками в руках, переход через Московский проспект, желтые казенные стены зданий, проходная института, путаница коридоров с портретами выдающихся ученых и железнодорожников, хитросплетения лестниц, Витька, по прозвищу Длинный, оживленно, но, тем не менее, занудливо радующийся давно не виденному другу, тем паче с дамой, полуразрушенный картонный город, выстроенный на столе для съемок очередного гениального Витькиного проекта, совершенно новый клетчатый диван, дверь с колокольчиком, запираемая за длинным хозяином не дрожащей Аликовой рукой, подмигивающее припухшее веко вышеупомянутого хозяина и замечание, выглядевшее угрозой:
— Вернусь через полтора часа.
Через мгновение Алик шептал прямо в розовое гладкое колено, упиравшееся в его плечо: "Девочка, люблю, золотая моя" — все те слова, что часто говорятся в подобных случаях, но прежде никогда не употребляемые самим Аликом ни с женой, ни с кем-либо из немногочисленных подруг. А спустя месяц поздним вечером он целовал жену, как восемь часов назад целовал Вику и не только что не испытывал какого либо раскаяния, а напротив. Ситуация воспринималась совершенно естественно, словно Вика и Алла существовали в разных измерениях, и любовь к одной не влияла на любовь к другой, не мешала и не накладывалась, а высвечивала незнакомые прежде аспекты, казалось, давно решенных и вызубренных отношений. Но блаженная самоуверенная полигамия продлилась недолго. Себе Алик изменить не смог, перепутав имя, причем Алла не заметила, или сделала вид, что не заметила. Он напугался, задумался — и пошло-поехало, по кочкам, по кочкам, по ровненькой дорожке…
