— Ой батюшки, что делается! Иди быстрей, Николай, у тебя пар идет из-под крышки!
— Это же у меня весь самогон так улетит, — испугался пастух, петлю бросил и побежал в дом. Бестолковая баба напутала, все шло как надо, но в дому пастух опомнился, сообразил, что чуть себя жизни не лишил. Колени у него подогнулись, только и успел на лавку к тому же окну сесть. Смотрит на дорогу, как до этого смотрел, а из-за поворота, что перед лесом, выходят пятеро мужчин, неместных, причем некоторые из них так чудно одеты, в долгополые зауженные пиджаки, в картузы высокие, а один и вовсе в круглой шляпе. Сапоги у них тоже странные, с узкими носами и мягкими голенищами. Одежка вся черная, даже шейные платки. Сразу пастух понял, что к нему идут, страшно сделалось и муторно, а от окна не отойти, словно кто держит.
Подошли мужики, точно, к нему, к открытому окну. Старший — это пастух решил, что старший, так-то они все одного возраста и на лицо похожи, вроде на батьку не смахивают, но батьку-то он только по фотографии помнит; старший, потому что другие его слушают, — оперся локтем о подоконник, а окна у пастуха в доме высокие, простому человеку до подбородка, если с улицы мерять, и так лоб в лоб и говорит:
— У нас не положено, начавши дело на середине бросать! — и глядит сердито.
Пастуху совсем худо стало: "Надо срочно в амбар возвращаться" — думает, а тут жена опять как закричит:
— Николай, да ты видел ли, что у тебя делается! — И ногами затопала, загремела ковшом.
Тут марь-то и сошла с него. Кинулся к самогону, а как вернулся, мужиков уж нет, дорога пустая, и с души немного отлегло. После первачка выпил, совсем отпустило. И с тех пор уж больше не тянуло в амбар, как отрезало.
Володя замолчал, и Алик посмотрел на площадку с танцующими. Ни Валеры, ни Вики среди них не было. Алик подумал, что у него нет никаких оснований нервничать по этому поводу, а еще подумал, что он, собственно, и не нервничает, с чего вдруг. Взглянул на Володю, не заметил ли тот, не решил ли, что он, Алик, обеспокоен совместным отсутствием друга и Вики. Нет, похоже, Володя раздумывает над собственным рассказом. Или только вид делает? Кто его знает, никогда не следует думать, что окружающие так просты, как выглядят, может быть, Володя давно заметил, что парочка удалилась и специально вытащил очередную мифическую историю, чтобы отвлечь Алика. Да нет же, у него привычка рассказывать нечто подобное после работы, наверное, хочет перестроиться, выйти из утомительного образа массовика-затейника, соответствовавшего социальному статусу обедневшего нового русского.
Валера с Викой появились из маленького коридорчика за площадкой и, как ни в чем ни бывало, уселись на свои места. Алик открыл было рот, чтобы спросить "Вы что, курили?", едва успел промолчать, Вика еще подумает, что он ревнует, а Валера не задержится с шуточками по этому поводу и наверняка станет утверждать, что Алик нервничал, а если доказывать обратное, выйдет еще смешнее. Впервые подумал о друге с неприязнью, но скоро прошло, забылось. Валера отчего-то увязывался с Володиными рассказами, словно сам был одним из персонажей. Идея показалась Алику забавной, но домыслить он не успел, потому что Вика опрокинула фужер с шампанским и залила юбку. Сразу же у всех мужчин появилось занятие, хотя исключительными правами на устранение последствий катастрофы обладал один Алик. Или нет?
Вика
У Вики не ноги, а ножки, хотя довольно длинные и стройные, не нос, а носик. Алик называет ее синицей, с первого дня, потому что маленький аккуратный носик в сочетании с детскими еще пухлыми щеками, с яркими светлыми волосами действительно наводит на мысль о быстрой маленькой птице, веселой и подвижной. Ходит Вика на своих ножках не разгибая до конца колен, пошатывается чуть-чуть на высоких каблуках смешно и трогательно, вылитая птичка. Та свадьба, на которой они познакомились, не запомнилась ничем, кроме упорства матери жениха, без конца крутившейся рядом и строго вопрошающей у Алика, замучившегося менять пластинки:
— А нет ли у вас чего получше?
— Чего именно? — без надежды на успех спрашивал Алик.
